Что такое социальная конструкция?
Продолжаю тему, которую так или иначе уже поднимал тут в постах о футбольных фанатах #football_racism или о культун-сообразном менторинге #culturallyawarementoring
Как мы решаем, кто заслуживает помощи, кого нужно контролировать и кого игнорирует наша политическая система? Дело не только в фактах и цифрах – дело в социальной конструкции.
Социальная конструкция, по сути, это то, как мы коллективно определяем и понимаем различные группы людей. Эти определения не всегда основаны на объективной реальности; они формируются культурными ценностями, стереотипами, историческими нарративами и политической риторикой. Подумайте об этом: что приходит на ум, когда вы слышите термины "получатель пособия", "владелец бизнеса" или "преступник"? Эти образы часто нагружены предположениями и суждениями.
Шнайдер и Ингрэм (1993) утверждают, что социальная конструкция играет решающую роль в разработке политики. Политики и разработчики политики не действуют в вакууме. На них влияют эти уже существующие социальные конструкции различных групп, которые, в свою очередь, формируют политику, которую они создают. Это означает, что то, кто выигрывает от политики, кто несет ее бремя и как разрабатывается политика, глубоко переплетено с тем, как мы, как общество, относимся к тем, кого это касается.
В следующих постах подробнее рассмотрим, как это работает.
Schneider, Anne, and Helen Ingram. 1993. “Social Construction of Target Populations: Implications for Politics and Policy.” American Political Science Review 87 (2): 334–47. https://doi.org/10.2307/2939044.
#socialconstructionoftargetpopulations #political_sociology@tutorinmoscow #заметки_PhD@tutorinmoscow
Продолжаю тему, которую так или иначе уже поднимал тут в постах о футбольных фанатах #football_racism или о культун-сообразном менторинге #culturallyawarementoring
Как мы решаем, кто заслуживает помощи, кого нужно контролировать и кого игнорирует наша политическая система? Дело не только в фактах и цифрах – дело в социальной конструкции.
Социальная конструкция, по сути, это то, как мы коллективно определяем и понимаем различные группы людей. Эти определения не всегда основаны на объективной реальности; они формируются культурными ценностями, стереотипами, историческими нарративами и политической риторикой. Подумайте об этом: что приходит на ум, когда вы слышите термины "получатель пособия", "владелец бизнеса" или "преступник"? Эти образы часто нагружены предположениями и суждениями.
Шнайдер и Ингрэм (1993) утверждают, что социальная конструкция играет решающую роль в разработке политики. Политики и разработчики политики не действуют в вакууме. На них влияют эти уже существующие социальные конструкции различных групп, которые, в свою очередь, формируют политику, которую они создают. Это означает, что то, кто выигрывает от политики, кто несет ее бремя и как разрабатывается политика, глубоко переплетено с тем, как мы, как общество, относимся к тем, кого это касается.
В следующих постах подробнее рассмотрим, как это работает.
Schneider, Anne, and Helen Ingram. 1993. “Social Construction of Target Populations: Implications for Politics and Policy.” American Political Science Review 87 (2): 334–47. https://doi.org/10.2307/2939044.
#socialconstructionoftargetpopulations #political_sociology@tutorinmoscow #заметки_PhD@tutorinmoscow
Формула связи социальных конструкций и политики
Итак, как именно социальные конструкции преобразуются в политику? Шнайдер и Ингрэм предлагают полезную формулу: социальные конструкции обосновывают повестку дня, цели политики, выбор целевых групп и выбранные инструменты. Давайте разберем каждый элемент.
Повестка. Социальные конструкции влияют на то, какие вопросы вообще попадают в политическую повестку дня. Проблемы, затрагивающие группы, которые мы рассматриваем негативно, могут игнорироваться, в то время как проблемы, затрагивающие позитивно рассматриваемые группы, становятся приоритетными.
Цели политики. Наши цели в отношении политики формируются тем, как мы видим целевую группу. Хотим ли мы их поддержать? Контролировать их? Наказать их? Эти разные цели проистекают из разных конструкций.
Целевые группы. Это ключевой момент. У политики должна быть цель: те люди, ради воздействия на которых направлена политика. Социальные конструкции напрямую диктуют, кто выбирается в качестве цели. Например, нацелена ли политика в отношении наркотиков на потребителей, дилеров или на тех и других? Нацелена ли экологическая политика на корпорации или на отдельных потребителей?
Инструменты политики. Наконец, социальные конструкции влияют на то, как мы решаем проблему. Предлагаем ли мы стимулы? Налагаем ли мы штрафы? Предоставляем ли мы социальные программы? Используемые инструменты отражают основные суждения о целевой группе.
В основе всего этого лежат рационализации. Это истории и оправдания, которые мы рассказываем, чтобы объяснить и узаконить наш политический выбор. "Эти люди ленивы, поэтому нам нужно сократить их пособия". "Эти люди жизненно важны для нашей экономики, поэтому нам нужно их поддерживать". Эти рационализации сильны, и они укоренены в социальных конструкциях.
В следующем посте расскажу про четыре типа целевых групп, которые выделяют Шнайдер и Ингрэм.
Schneider, Anne, and Helen Ingram. 1993. “Social Construction of Target Populations: Implications for Politics and Policy.” American Political Science Review 87 (2): 334–47. https://doi.org/10.2307/2939044.
#socialconstructionoftargetpopulations #political_sociology@tutorinmoscow #заметки_PhD@tutorinmoscow
Итак, как именно социальные конструкции преобразуются в политику? Шнайдер и Ингрэм предлагают полезную формулу: социальные конструкции обосновывают повестку дня, цели политики, выбор целевых групп и выбранные инструменты. Давайте разберем каждый элемент.
Повестка. Социальные конструкции влияют на то, какие вопросы вообще попадают в политическую повестку дня. Проблемы, затрагивающие группы, которые мы рассматриваем негативно, могут игнорироваться, в то время как проблемы, затрагивающие позитивно рассматриваемые группы, становятся приоритетными.
Цели политики. Наши цели в отношении политики формируются тем, как мы видим целевую группу. Хотим ли мы их поддержать? Контролировать их? Наказать их? Эти разные цели проистекают из разных конструкций.
Целевые группы. Это ключевой момент. У политики должна быть цель: те люди, ради воздействия на которых направлена политика. Социальные конструкции напрямую диктуют, кто выбирается в качестве цели. Например, нацелена ли политика в отношении наркотиков на потребителей, дилеров или на тех и других? Нацелена ли экологическая политика на корпорации или на отдельных потребителей?
Инструменты политики. Наконец, социальные конструкции влияют на то, как мы решаем проблему. Предлагаем ли мы стимулы? Налагаем ли мы штрафы? Предоставляем ли мы социальные программы? Используемые инструменты отражают основные суждения о целевой группе.
В основе всего этого лежат рационализации. Это истории и оправдания, которые мы рассказываем, чтобы объяснить и узаконить наш политический выбор. "Эти люди ленивы, поэтому нам нужно сократить их пособия". "Эти люди жизненно важны для нашей экономики, поэтому нам нужно их поддерживать". Эти рационализации сильны, и они укоренены в социальных конструкциях.
В следующем посте расскажу про четыре типа целевых групп, которые выделяют Шнайдер и Ингрэм.
Schneider, Anne, and Helen Ingram. 1993. “Social Construction of Target Populations: Implications for Politics and Policy.” American Political Science Review 87 (2): 334–47. https://doi.org/10.2307/2939044.
#socialconstructionoftargetpopulations #political_sociology@tutorinmoscow #заметки_PhD@tutorinmoscow
Четыре типа целевых групп
Чтобы понять, почему одним группам государство предлагает помощь, а другим — контроль и наказание, политологи Энн Шнайдер и Хелен Инграм предлагают смотреть не на эффективность политики, а на то, как общество воспринимает разные категории людей. Их теория основывается на двух измерениях: сколько власти у группы (ресурсов, влияния, доступа к принятию решений) и как она воспринимается обществом — как «заслуживающая» или как «подозрительная». Пересечение этих параметров даёт четыре типа целевых групп, для каждой из которых политика использует свои инструменты.
Привилегированные: Эти группы одновременно считаются и достойными, и влиятельными. Им доверяют, их ценят, их участие в жизни страны воспринимается как очевидная ценность. Это, например, ветераны, пожилые люди, малые предприниматели. Им государство предлагает поощряющие меры: субсидии на жильё, налоговые льготы, гранты, программы расширения доступа к медицине или образованию. Эти меры сопровождаются уважительным тоном, участием в публичных церемониях и символическим признанием. Их включают в повестку без лишнего объяснения, потому что образ уже работает на них: они — «свои», «заслуженные», «надёжные».
Соперники: Эти группы обладают влиянием, но воспринимаются в обществе скорее настороженно. Например, крупные корпорации, богатые налогоплательщики, нефтяные и фармацевтические лоббисты. С ними государство взаимодействует осторожно: они получают доступ к ресурсам, но не публично. Им выделяют субсидии, дают налоговые послабления, позволяют избегать регуляций, но всё это сопровождается сложными переговорами и стремлением сохранить видимость баланса. Политики боятся открыто выступать за их интересы, потому что эти группы могут вызвать общественное недовольство. Поэтому политика здесь – смесь компромиссов, закрытых соглашений и формального регулирования, которое часто работает не в полную силу.
Зависимые: Это группы, к которым относятся с сочувствием, но у которых нет политического веса. Это, например, дети, люди с инвалидностью, бедные пожилые женщины. Образ у них положительный: они “невинные” или “уязвимые”, заслуживают защиты. Но сами они не участвуют в принятии решений. Поэтому государство предлагает им помощь, но на условиях. Пособия выдают через проверки доходов, поддержку сопровождают обязательными курсами, отчётами, подтверждением “хорошего поведения”. Эти меры патерналистские: «мы знаем, что вам нужно, и дадим это — но вы должны подчиниться правилам». Им редко доверяют самим распоряжаться средствами или выбирать форму поддержки — за них всё решают другие.
Девианты: Эти группы лишены и силы, и сочувствия. Это, например, заключённые, люди с наркотической зависимостью, бездомные подростки, неавторизованные мигранты. Их образ — угроза, девиация, социальный балласт. В политике они практически не участвуют, их не спрашивают. Для них государство готовит политику исключения: депортации, тюрьмы, запреты, санкции. Даже если они обращаются за помощью, их заставляют доказывать, что они “исправились” или “заслужили” вторую попытку. Меры в их отношении почти всегда направлены не на развитие или защиту, а на изоляцию, исправление или контроль. И главное — эти меры почти всегда воспринимаются как естественные, потому что такова логика образа: раз “опасный”, значит — сам виноват.
Социальные конструкции могут меняться со временем, и положение группы может меняться. Например, мигранты могут быть “нужными работниками” или “угрозой национальной безопасности” — в зависимости от политического момента. Но пока общественный образ группы не изменится, сама структура политики останется прежней. И это — центральный вывод теории Шнайдер и Инграм: государственная политика — это правила и бюджеты, но и язык, в котором одни группы включаются как участники, а другие — как объекты воздействия.
#socialconstructionoftargetpopulations #political_sociology@tutorinmoscow #заметки_PhD@tutorinmoscow
Чтобы понять, почему одним группам государство предлагает помощь, а другим — контроль и наказание, политологи Энн Шнайдер и Хелен Инграм предлагают смотреть не на эффективность политики, а на то, как общество воспринимает разные категории людей. Их теория основывается на двух измерениях: сколько власти у группы (ресурсов, влияния, доступа к принятию решений) и как она воспринимается обществом — как «заслуживающая» или как «подозрительная». Пересечение этих параметров даёт четыре типа целевых групп, для каждой из которых политика использует свои инструменты.
Привилегированные: Эти группы одновременно считаются и достойными, и влиятельными. Им доверяют, их ценят, их участие в жизни страны воспринимается как очевидная ценность. Это, например, ветераны, пожилые люди, малые предприниматели. Им государство предлагает поощряющие меры: субсидии на жильё, налоговые льготы, гранты, программы расширения доступа к медицине или образованию. Эти меры сопровождаются уважительным тоном, участием в публичных церемониях и символическим признанием. Их включают в повестку без лишнего объяснения, потому что образ уже работает на них: они — «свои», «заслуженные», «надёжные».
Соперники: Эти группы обладают влиянием, но воспринимаются в обществе скорее настороженно. Например, крупные корпорации, богатые налогоплательщики, нефтяные и фармацевтические лоббисты. С ними государство взаимодействует осторожно: они получают доступ к ресурсам, но не публично. Им выделяют субсидии, дают налоговые послабления, позволяют избегать регуляций, но всё это сопровождается сложными переговорами и стремлением сохранить видимость баланса. Политики боятся открыто выступать за их интересы, потому что эти группы могут вызвать общественное недовольство. Поэтому политика здесь – смесь компромиссов, закрытых соглашений и формального регулирования, которое часто работает не в полную силу.
Зависимые: Это группы, к которым относятся с сочувствием, но у которых нет политического веса. Это, например, дети, люди с инвалидностью, бедные пожилые женщины. Образ у них положительный: они “невинные” или “уязвимые”, заслуживают защиты. Но сами они не участвуют в принятии решений. Поэтому государство предлагает им помощь, но на условиях. Пособия выдают через проверки доходов, поддержку сопровождают обязательными курсами, отчётами, подтверждением “хорошего поведения”. Эти меры патерналистские: «мы знаем, что вам нужно, и дадим это — но вы должны подчиниться правилам». Им редко доверяют самим распоряжаться средствами или выбирать форму поддержки — за них всё решают другие.
Девианты: Эти группы лишены и силы, и сочувствия. Это, например, заключённые, люди с наркотической зависимостью, бездомные подростки, неавторизованные мигранты. Их образ — угроза, девиация, социальный балласт. В политике они практически не участвуют, их не спрашивают. Для них государство готовит политику исключения: депортации, тюрьмы, запреты, санкции. Даже если они обращаются за помощью, их заставляют доказывать, что они “исправились” или “заслужили” вторую попытку. Меры в их отношении почти всегда направлены не на развитие или защиту, а на изоляцию, исправление или контроль. И главное — эти меры почти всегда воспринимаются как естественные, потому что такова логика образа: раз “опасный”, значит — сам виноват.
Социальные конструкции могут меняться со временем, и положение группы может меняться. Например, мигранты могут быть “нужными работниками” или “угрозой национальной безопасности” — в зависимости от политического момента. Но пока общественный образ группы не изменится, сама структура политики останется прежней. И это — центральный вывод теории Шнайдер и Инграм: государственная политика — это правила и бюджеты, но и язык, в котором одни группы включаются как участники, а другие — как объекты воздействия.
#socialconstructionoftargetpopulations #political_sociology@tutorinmoscow #заметки_PhD@tutorinmoscow
Социальная политика как зеркало социальной конструкции
(на примере программы Medicaid)
Рассмотрим конкретный пример — Medicaid, крупнейшую программу медицинской помощи для людей с низкими доходами в США. На первый взгляд (особенно мой российский), это логичная поддержка, но в ее структуре зашит четкий посыл: не все бедные одинаково “достойны” поддержки.
Созданная в 1965 году в рамках Great Society, Medicaid изначально обслуживала группы, вызывающие общественное сочувствие: вдовы, инвалиды, пожилые. Эти группы относились к категории «зависимых» в терминах Шнайдер и Ингрэм: у них мало политической власти, но они воспринимаются как заслуживающие помощи. Им помогали патерналистски, с жёсткими условиями и бюрократией.
С 1970-х годов, особенно после истории Линды Тейлор — прототипа “welfare queen”, усилилась риторика, изображающая получателей пособий как ленивых, жуликоватых и расово кодированных. Рональд Рейган активно использовал этот образ в кампании 1976 года, что легло в основу политики 1990-х. Результат: реформа 1996 года (Personal Responsibility and Work Opportunity Act), которая ужесточила правила доступа к помощи и ввела ограничения. Хотя сама Medicaid формально сохранилась, логика «девиантной» конструкции просочилась в её практику. Возникли ограничения, штрафы, требования к работе и “POWER-счета”, как в случае программы HIP в штате Индиана, описанной в исследовании Крейга (2024). Малейшие ошибки в сроках оплаты могут привести к потере страховки.
В статье Zhu & Clark (2015) приводится показательный пример: несмотря на то, что Medicaid формально гарантирует право на медицинскую помощь, многие штаты устанавливают настолько узкие критерии и сложные процедуры, что люди с низким доходом — особенно без детей или в неэкстренной ситуации — часто не имеют фактической возможности получить помощь. Это иллюстрирует парадокс «права без доступа»: программа существует на бумаге, но архитектура доступа делает её недостижимой для многих нуждающихся.
***
Социальная конструкция – фильтр, через который пропускаются социальные ресурсы. В зависимости от того, как изображена целевая группа — как жертва обстоятельств или как мошенник системы — она либо получает помощь, либо сталкивается с подозрением, проверками и бюрократическим насилием. Medicaid — зеркало этих представлений.
В следующем посте буду спекулировать на тему социальной конструкции тьютора в РФ, есть интересная гипотеза.
#socialconstructionoftargetpopulations #political_sociology@tutorinmoscow #заметки_PhD@tutorinmoscow
(на примере программы Medicaid)
Рассмотрим конкретный пример — Medicaid, крупнейшую программу медицинской помощи для людей с низкими доходами в США. На первый взгляд (особенно мой российский), это логичная поддержка, но в ее структуре зашит четкий посыл: не все бедные одинаково “достойны” поддержки.
Созданная в 1965 году в рамках Great Society, Medicaid изначально обслуживала группы, вызывающие общественное сочувствие: вдовы, инвалиды, пожилые. Эти группы относились к категории «зависимых» в терминах Шнайдер и Ингрэм: у них мало политической власти, но они воспринимаются как заслуживающие помощи. Им помогали патерналистски, с жёсткими условиями и бюрократией.
С 1970-х годов, особенно после истории Линды Тейлор — прототипа “welfare queen”, усилилась риторика, изображающая получателей пособий как ленивых, жуликоватых и расово кодированных. Рональд Рейган активно использовал этот образ в кампании 1976 года, что легло в основу политики 1990-х. Результат: реформа 1996 года (Personal Responsibility and Work Opportunity Act), которая ужесточила правила доступа к помощи и ввела ограничения. Хотя сама Medicaid формально сохранилась, логика «девиантной» конструкции просочилась в её практику. Возникли ограничения, штрафы, требования к работе и “POWER-счета”, как в случае программы HIP в штате Индиана, описанной в исследовании Крейга (2024). Малейшие ошибки в сроках оплаты могут привести к потере страховки.
В статье Zhu & Clark (2015) приводится показательный пример: несмотря на то, что Medicaid формально гарантирует право на медицинскую помощь, многие штаты устанавливают настолько узкие критерии и сложные процедуры, что люди с низким доходом — особенно без детей или в неэкстренной ситуации — часто не имеют фактической возможности получить помощь. Это иллюстрирует парадокс «права без доступа»: программа существует на бумаге, но архитектура доступа делает её недостижимой для многих нуждающихся.
***
Социальная конструкция – фильтр, через который пропускаются социальные ресурсы. В зависимости от того, как изображена целевая группа — как жертва обстоятельств или как мошенник системы — она либо получает помощь, либо сталкивается с подозрением, проверками и бюрократическим насилием. Medicaid — зеркало этих представлений.
В следующем посте буду спекулировать на тему социальной конструкции тьютора в РФ, есть интересная гипотеза.
#socialconstructionoftargetpopulations #political_sociology@tutorinmoscow #заметки_PhD@tutorinmoscow
С точки зрения институциональной социологии, мы видим процесс нормативного изоморфизма (DiMaggio & Powell, 1983): чтобы выжить и быть признанным, тьюторское сообщество адаптирует язык — переводит «путь самоопределения» в «индивидуальный маршрут», «сопровождение» в «наставничество», «тьюториал» в «кураторский час» (это я фантазирую, надо доказывать). В такой адаптации происходит подмена: тьюторская риторика начинает обслуживать иные цели. Как писал Грамши, гегемония работает не через подавление, а через апроприацию: смыслы захватываются, чтобы транслировать иные отношения власти.
В этом смысле наставник побеждает. Не потому, что он лучше. А потому, что его социальная конструкция совместима с логикой политики. Наставник — это лицо системы. А тьютор — её тень: вызов, возможность, которая всё ещё не реализована.
Комментарий от Марии Чередилиной: “<…>Допускаю, что кто-то, прочтя Ваш текст, захочет защитить наставничество (там тоже есть место открытости запросу ребенка и среде, сопровождению, особенно в интерпретации МТА при исполнении проектов АСИ), но <…> у меня нет к нему [вашему объяснению] правок.”
Как вам такое размышление? Замечали ли подобное?
#socialconstructionoftargetpopulations #political_sociology@tutorinmoscow #заметки_PhD@tutorinmoscow #тьютор
В этом смысле наставник побеждает. Не потому, что он лучше. А потому, что его социальная конструкция совместима с логикой политики. Наставник — это лицо системы. А тьютор — её тень: вызов, возможность, которая всё ещё не реализована.
Комментарий от Марии Чередилиной: “<…>Допускаю, что кто-то, прочтя Ваш текст, захочет защитить наставничество (там тоже есть место открытости запросу ребенка и среде, сопровождению, особенно в интерпретации МТА при исполнении проектов АСИ), но <…> у меня нет к нему [вашему объяснению] правок.”
Как вам такое размышление? Замечали ли подобное?
#socialconstructionoftargetpopulations #political_sociology@tutorinmoscow #заметки_PhD@tutorinmoscow #тьютор
Как тьюторство осваивает поле наставничества — и меняет его изнутри
Продолжая размышления о тьюторе и наставнике как фигурах с разной социальной и политической судьбой, хочу предложить другой ракурс. Если посмотреть на эти две профессии как на организационные формы, становится видна любопытная динамика.
Наставничество за последние годы получило весомое институциональное преимущество. Оно включено в нормативные документы, встроено в нацпроекты, обеспечено метриками, грантами. Это делает его ресурсно устойчивым и управляемым. С точки зрения организационной социологии, пример успешной институционализации.
Тьюторство, напротив, оказалось в положении уязвимого игрока. Его поле — авторские школы, инклюзия, дети с ОВЗ, профориентационные проекты. В силу практикуемых педагогических принципов, оно плохо адаптируется к вертикальной логике отчётности: требует доверия, допускает множественность траекторий, не предлагает универсальных метрик. И в этом смысле тьюторство всегда находилось в тени более «удобных» управленческих решений.
Пообщавшись с Татьяной Ковалевой по мотивам моего прошлого поста, я понял, что тьюторское сообщество пошло по пути стратегической адаптации. Оно вошло в поле наставничества, чтобы встроить туда свои смыслы. Так возникло понятие «образовательного наставничества», включающее тьюторские практики: работу с субъектностью, self skills, индивидуальные маршруты и практики вопрошания.
С теоретической точки зрения, это пример embedded agency — встроенного действия. Как показывают Hardy & Maguire, акторы на периферии поля часто обладают большей гибкостью в инициировании институциональных изменений. Не имея прямой власти, тьюторство работает через узловые точки, где создаются новые нормы и педагогические инновации (та же формулировка идеи self skills как особого предмета работы образовательного наставника). Таким образом, войдя и оставаясь в поле наставничества, тьюторство продолжает сохранять свое смысловое ядро и инструментарий, заняв более-менее безопасное стратегическое место на карте помогающих профессий.
Так мы видим не пример борьбы (которую, учитывая слабую социальную конструкцию тьюторства на арене российского образования, оно бы проиграло), а работа с ограничениями. В институциональной теории это называется constraint absorption — включённость в доминирующую систему без утраты ядра. Тьюторство не противопоставляет себя системе, а использует её язык и инфраструктуру для продвижения оригинальной педагогической логики.
В этой способности адаптироваться, сохраняя смысл, и заключена сила тьюторства как живой практики. Если говорить языком Schneider & Ingram, это пример группы с положительной социальной конструкцией, но слабой политической позицией, которая, тем не менее, умеет действовать в рамках чужой гегемонии — и менять её изнутри.
Hardy, C., & Maguire, S. (2008). Institutional entrepreneurship. In R. Greenwood et al. (Eds.), The SAGE Handbook of Organizational Institutionalism.
Schneider, A., & Ingram, H. (1993). Social construction of target populations: Implications for politics and policy. American Political Science Review.
#socialconstructionoftargetpopulations #political_sociology@tutorinmoscow #заметки_PhD@tutorinmoscow #тьютор
Продолжая размышления о тьюторе и наставнике как фигурах с разной социальной и политической судьбой, хочу предложить другой ракурс. Если посмотреть на эти две профессии как на организационные формы, становится видна любопытная динамика.
Наставничество за последние годы получило весомое институциональное преимущество. Оно включено в нормативные документы, встроено в нацпроекты, обеспечено метриками, грантами. Это делает его ресурсно устойчивым и управляемым. С точки зрения организационной социологии, пример успешной институционализации.
Тьюторство, напротив, оказалось в положении уязвимого игрока. Его поле — авторские школы, инклюзия, дети с ОВЗ, профориентационные проекты. В силу практикуемых педагогических принципов, оно плохо адаптируется к вертикальной логике отчётности: требует доверия, допускает множественность траекторий, не предлагает универсальных метрик. И в этом смысле тьюторство всегда находилось в тени более «удобных» управленческих решений.
Пообщавшись с Татьяной Ковалевой по мотивам моего прошлого поста, я понял, что тьюторское сообщество пошло по пути стратегической адаптации. Оно вошло в поле наставничества, чтобы встроить туда свои смыслы. Так возникло понятие «образовательного наставничества», включающее тьюторские практики: работу с субъектностью, self skills, индивидуальные маршруты и практики вопрошания.
С теоретической точки зрения, это пример embedded agency — встроенного действия. Как показывают Hardy & Maguire, акторы на периферии поля часто обладают большей гибкостью в инициировании институциональных изменений. Не имея прямой власти, тьюторство работает через узловые точки, где создаются новые нормы и педагогические инновации (та же формулировка идеи self skills как особого предмета работы образовательного наставника). Таким образом, войдя и оставаясь в поле наставничества, тьюторство продолжает сохранять свое смысловое ядро и инструментарий, заняв более-менее безопасное стратегическое место на карте помогающих профессий.
Так мы видим не пример борьбы (которую, учитывая слабую социальную конструкцию тьюторства на арене российского образования, оно бы проиграло), а работа с ограничениями. В институциональной теории это называется constraint absorption — включённость в доминирующую систему без утраты ядра. Тьюторство не противопоставляет себя системе, а использует её язык и инфраструктуру для продвижения оригинальной педагогической логики.
В этой способности адаптироваться, сохраняя смысл, и заключена сила тьюторства как живой практики. Если говорить языком Schneider & Ingram, это пример группы с положительной социальной конструкцией, но слабой политической позицией, которая, тем не менее, умеет действовать в рамках чужой гегемонии — и менять её изнутри.
Hardy, C., & Maguire, S. (2008). Institutional entrepreneurship. In R. Greenwood et al. (Eds.), The SAGE Handbook of Organizational Institutionalism.
Schneider, A., & Ingram, H. (1993). Social construction of target populations: Implications for politics and policy. American Political Science Review.
#socialconstructionoftargetpopulations #political_sociology@tutorinmoscow #заметки_PhD@tutorinmoscow #тьютор