Как начитаюсь природоведческого нон-фикшена, так и грущу.

Сейчас грущу вот почему: страшно захотела себе лицевой диск, как у сов, — это кожистые складки, на которых растут жёсткие перья, обрамляющие голову. Лицевой диск — птичий орган слуха, позволяющий улавливать мельчайшие шорохи.

Нужен для охоты, стало быть.

Я уверена, что была бы хорошей охотницей! Осталось только научиться крыльями не свистеть — это тоже совиная фича.

#будни_редакторши

🐤 #ЩаОбъясню про склонение пустельги

Вот парадигма склонения пустельги с ударениями:

падеж число ед. / мн.
Им. пустельга / пустельги
Род. пустельги / пустельг
Дат. пустельге / пустельгам
Вин. пустельгу / пустельг
Твор. пустельгой / пустельгами
Предл. (о) пустельге / (о) пустельгах

При этом обратите внимание, что БТС Кузнецова даёт ударение на корневую е, но он в меньшинстве.

Когда вам это может пригодиться?

Если планируете заняться любительской орнитологией или бёрдвотчингом. И, конечно же, для реализации второго лексического значения пустельги, обогащённого презрительной коннотацией:

— Ты слушала вчера новый выпуск подкаста этих двух пустельг?

То есть:

— Ты слушала вчера новый выпуск подкаста этих двух пустых, несерьёзных, легкомысленных людей?

Я уже успела ошибиться в парадигме пустельги, хотя неотрывно подглядывала в словарь, но уже всё поправила ) Если посмотрели до этого, посмотрите ещё раз 👆— ТЕПЕРЬ точно всё, как надо.

Несколько фактов о пустельгах:

1) они соколы;
2) самки весят граммов 300, самцы и того меньше;
3) используют трепещущий полёт, как колибри.

#ЩаОбъясню

Пустельга не даёт мне покоя. #ЩаОбъясню почему

Вчера она просто, незримо порхая, присутствовала в моей голове олл-дэй-лонг. Я отмахивалась от трёхсотграммового сокола, как от назойливой мухи: дел много, не до рефлексии, имей же ты совесть. А сегодня проснулась с вопросом: с чего бы вообще?

— Да, с чего бы? — вторила мне пустельга, трепеща крылышками.

Пришлось задуматься. Явно имеет место некоторая лингвистическая загадка. Шапочку Холмса в студию.

Чтобы решить загадку, мне понадобилось ещё побултыхать пустельгу внутри мозга, позавтракать с ней, недовольно косясь на шелест перьев, принять душ и даже сделать гимнастику.

Рассказываю о том, к чему я пришла.

Обычно, когда сталкиваемся с переносными значениями слов, по первому лексическому значению обозначающих животных, мы имеем дело с переносно-образными значениями с пометкой бранное, народно-разговорное, пренебрежительное и проч. Общая их дефиниция — характеристика человека в связи с некоторыми его неприглядными качествами, которые он демонстрирует своим поведением и которые якобы, в народном сознании, больше присущи соответствующему животному. Так работают свинья, баран, олень, курица, скотина в целом, корова, дятел, жираф, тля — и так далее.

Но исключительно не так работает проклятая пустельга.

Во-первых, чтобы такой переход значения по принципу зооморфизма произошёл, представления о животном должны быть широко распространены, не ограничены его ареалом или узкой сферой знания, которая с этими животными сталкивается.

Пустельга, конечно, явно под этот принцип не подходит. Это слово из разряда мурмурации — звучит классно, но вот произносишь ты его раз-два в жизни, чтобы за умную сойти, если, конечно, не являешься сельским жителем средней полосы России, в которой пустельги интегрированы в твой сёкл-оф-лайф и рутину, а вообще-то очень мало кто из репрезентативной выборки современных языконосцев под это определение подходит.

Короче, пустельга, прости, но ты явно не жительница активного словарного запаса масс. Тем более что в России из 10 видов этих соколиных живёт только 2.

Из этого следует, что вообще-то мы о пустельге ничего не знаем. (Тут я мысленно свечу ей в лицо настольной лампой.) Кто ты, соколик? Какими-такими качествами обладаешь, которыми можно обозваться на человека?

На этот вопрос попробуем ответить от противного. Ещё раз поглядим в словарь. Там второе переносное значение зафиксировано так:

2. Презрит. О пустом, несерьёзном, легкомысленном человеке.

Строго говоря, с чего язык взял, что пустельга — носительница чего-то несерьёзного? Это хищная птица, жрёт мышей между прочим, убивая их точным ударом клюва в затылок. Да, небольшая. Но есть небольшие птицы и поочевиднее — воробей хоть. Или синичка какая.

Внешне пустельга не самая, кстати, невзрачная — наоборот, у неё пыльно-терракотовые крылья с пестринками, очень интересно. Характерная соколиная суровая морда. В полёте умеют эпично зависать, высматривая тварь дрожащую.

Прорекламировав таким образом пустельгу, я отвечу вам, с чего язык взял легкомысленность пустельги. Из морфемной ошибки! Да-да, быстрому мышлению так и хочется выделить в пустельге корень -пуст- и присовокупить слово к словообразовательному гнезду пустого и пустоты. А как известно, если очень хочется, то можно, так что, строго говоря, именно это и произошло — и даже стало узуальным, то есть в словарь попало.

Логика субъективного восприятия — ведущая для устной речи. А именно в период преобладания объёма устной речи над письменной (фольклорные времена, в общем) формировались все эти переносно-образные значения по принципу зооморфизма, вкладывались в сказки, сказки — в мозг, в культурно-социальные представления, веками, веками.

Офигенно, правда? Страшно задуматься, сколько таких изначальных ошибок зашито в язык и преподносится под соусом нормы. Но, кажется, этот разговор уже совсем о другом.

P.S. Мне кажется, больше бы подошло по смыслу называть пустельгой какого-нибудь социопатического типа, который потенциально может проклюнуть тебе затылок, подобравшись сзади. Нетфликсная Уэнсдей Адамс, кстати, — вполне себе пустельга.

Нашла два классных оксюморона. Спешу показать:

нежно теребить
ползти, торопясь

Оксюмороны обожаю! Они — самый редкий вид неизящной избыточности, встречающийся в текстах, поэтому сложно находится, но всегда — на вес золота. Я накалываю их в свою коллекцию, как бабочек.

#неизящная_избыточность #оксюмороны

Добавка к вчерашнему о пустельге

Думаю, спайку субъективного восприятия слова, породившего его переносное значение, усугубляет ещё — в довесок к кажущемуся корню -пуст- — звучание первой части слова: пусть — [пуст'ил'га].

Иллюзия наличия семы этой авось-частицы в облике слова и добавляет в значение смыслы легкомысленности и несерьёзности. Типа: пусть себе! и так сойдёт!

И снова: сплошные мороки да домыслы!

#прикиньте

Сегодня на Литклубе @humantext вновь говорили (с доказательствами!) о том, что писательство как процесс и как способ познания мира начинается задолго до технической встречи с клавиатурой, по которой мы принимаемся долбить, переводя мысленное на язык знаков. И я, чтобы в очередной раз попробовать приблизиться к пониманию того, что и как происходит в мозге автора, нечаянно нашла слово — неологизм — вцеживать.

Писатель как бы вцеживает мир в себя, сказала я.

Я и вправду вижу мироздание как глобальное вымя. Мы можем жадно припадать к его соску; можем требовательно надавливать и получать острой кипучей струёй в глаз; можем расслабленно-любознательно фланировать около, поджидая нечаянного рефлекторного самонадоя, чтобы окунуться в чудеса его случайности, — любая стратегия хороша, поскольку оплачивается опытом. Главное тут не забывать втягивать выдоенное в себя — то есть вцеживать сцеженное миром, обращая свои когнитивные процессы кузнечными мехами, работающими наоборот — не как поддувальный инструмент, а как инструмент втягивательный. Инструмент вцеживания.

Не знаю, почему я упорно, размышляя об этом образе, слышу такой звук, будто допиваю остатки лимонада через трубочку — хрипло-бурлящую агонию забарахтавшихся пузырьков с самого донца. Впрочем, кажется, именно так вцеживание и звучит.

Мир должен под давлением затекать нам в голову, поскольку голова оснащена буквально всем самым технологичным — Нимбус 2000 — для того, чтобы наверетенить из огромной и невнятной пока охапищи этого грубо счёсанного пуха сотню мотков охренительной пряжи. Научиться заливать, втягивать, вцеживать мир в себя, увеличивая объёмы и глубину воспринимаемого, — важный для любого писателя навык. Ведь, как я и сказала в самом начале, писательство начинается задолго до клавиатуры.

И уж точно не останавливается, считай, никогда.

#humantext_backstage
#редакторшьи_тексты

Как появилось вцеживание. Отрывок из Литклуба №17.

#редакторский_урожай #отодиссея

Работать с Анной Штерн — удовольствие, роскошь и счастье. Лена Кузнецова у себя в «Литературном нытике» публикует серию рассказов о всей команде, делавшей «От Одиссея до Гарри Поттера», и прекрасно презентовала Аню.

От себя добавлю, что Аня была ПЕРВОЙ, кто откликнулся на моё резюме в марте 2021 года, прорвав игнор федеральных издательств и не убоявшись довериться ноунейму. Она написала короткое — о, мастерица лаконичной эпистолы! — письмо, что-то вроде:

«Привет, мне тут попалось твоё классное резюме, хочу с тобой поработать, как раз есть сложная книжка про секспросвет, рискнешь?»

И я рискнула, потому что с таким выпредом, как Аня, рисковать не страшно. Вообще не страшно ничего. С тех пор я работаю с МИФом и ещё с несколькими крутейшими издательствами, потому что именно благодаря Ане смогла валидировать и приумножить свои литрежьи компетенции.

Летом Аня эмигрировала в Израиль и теперь занимается книжным проектом, о котором написала Лена, — Babel Haifa. Art & Books. Пока жизнь меняется и раскидывает нас, я буду лелеять надежду на то, что мы однажды соберемся все вместе, нашей шикарной дрим-тимью, и вновь забацаем что-то вдохновенное, дерзкое и рок-н-ролльное — во имя свободы слова, просвещения и мира.

👇

Придумала название для овощной лавки:

Томатология

#смешные_странные_хорошие_слова

Поскольку мы тут с ЧеловекамиТекстами на выходных виделись, гуляли и ходили даже в музей-квартиру Ахматовой в Фонтанном доме, опубликую два своих старых текста на её тему. Первый — про мою вольную интерпретацию стихотворения Гумилёва «Жираф». Второй — собственно про сам опыт посещения музея.

#humantext_backstage

Я тут зачем-то вспомнила про «Жирафа» Гумилёва и пошла перечитывать, потому что текст из моей головы, кроме самой очевидной строчки, улетучился к чертям.

И знаете чего поняла. Это стихотворение про то, как интроверт с очень прокачанным логическим и естественно-научным интеллектом пытается клеить знойную крошку (предположительно, Ахматову). И меня уже не переубедить в обратном.

Всегда казалось идиотским это несоответствие между адресатом речи и лирическим героем, от лица которого ведётся монолог. А теперь понятно, что оно лежит именно в этой бездне разных паттернов мышления и поведения и даже вызвано самим её наличием. Вспомните первую строфу:

Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд,
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай: далёко, далёко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.

У меня только один вопрос:

это насколько надо быть нежизнеспособным и придурковатым, чтобы, глядя на девушку, находясь с ней в одной комнате (а это очевидно из ткани стихотворения), — на девушку, обнявшую колени (= зябко сидит в кресле), на девушку с грустным взглядом, готовящуюся заплакать от комка своих тяжёлых мыслей, — начать рассказывать ей про повадки жирафа и пейзажи Африки?

Это стихотворение про столкновение двух миров и двух мышлений. И если у одного мира есть густота интертекста, горечь знания и перенасыщенность тяжкими смыслами («ты слишком долго вдыхала тяжёлый туман» — это не про вейпинг, это именно про погружённость в декаданс и культурную чертовскую смуту начала 20 столетия), то у второго — живая наблюдательность, выключенность из социального и гражданского контекста, желание прямого эмпирического познания и поэтического им наслаждения.

Это Гумилёв и Ахматова — секс, поэзия и горе. Именно их разность — разность дикой девочки, воспитанной свободой моря, но при этом очень коренистой и земной, тяжкой, как буханка чёрного хлеба с тмином, и косоглазого нескладного юноши, «колдовского ребёнка», дружившего только с деревьями и псами и находящегося в состоянии умозрительно перелистать подробнейший атлас Земли и, более того, самому отправиться на радостные поиски дополнений и примечаний к нему, — подарила нам этот взрыв-союз, эти тома, эти судьбы, этот Серебряный век.

P.S. Я знаю, знаю канонический анализ этого стихотворения. Типа девушка — образ дремучей России прошлого, погрязшей в отчаянии и безысходности, а лирический герой — образ прекрасной России будущего (гляди-ка, как забавно), весь такой просвещённый акмеист и вместитель современных смыслов. Ой ладно! Не надо обожествлять поэтов.

Гумилёв делал предложение госпоже Горенко ЧЕТЫРЕ РАЗА (и каждый раз, думаю, сильно сжимал ягодички). Как думаете, он — тонкий неуверенный пацан — мог не переживать о том, что не может её — мощнецкую такую и горячую — добиться? Мог не анализировать причины? Или он всё время думал о судьбах России? А как у них же тогда Лев Николаич-то появился?

Вот за эту ересь терпеть не могу курс школьной литературы — он всё возводит в какие-то храмовые сверхсмыслы, которые вызывают зевоту и почёсывание коленки. Они, безусловно, переживали за свою страну, видя её в раздоре, сломе, смерти — но, думаю, примерно так же, как за неё сейчас переживаем мы. То есть сильно, до боли в подреберье и удивительных невралгий, но всё-таки не 24/7. Для жизни обычной тоже нужно и пространство, и время.

Не нужно знать все стихи наизусть, отличать вслепую хорей от ямба и тем более помнить, какого цвета были носки у Плюшкина в какой-то там главе «Мёртвых душ», и были ли они вообще. Нужно просто единожды увидеть в наших поэтах и писателях РЕАЛЬНЫХ ЖИВЫХ ЛЮДЕЙ, охнуть или даже охуеть, понять, какие они были задиры, жлобы, сомневающиеся и испуганные, подавленные и рвущиеся, но всегда — неизменные рок-н-ролльщики. После этого литература зайдёт и будет понятной. А только когда литература понятна и не смотрит на нас сверху вниз, она может сделать нас тоньше, отзывистее и светлее.

А она вообще для этого именно, а не для заучивания канона.

/май 2020/

#редакторшьи_тексты