Один из моих любимых моментов в «Тайне озёрного острова» Лены Бугровой @mirmirjanic — и даже любимых смыслов, сказала бы я — это неуспешные попытки адаптации имени Ульяна (так зовут главную героиню-детективку) её словенскими ровесниками (дело-то в Словении происходит).

Лена признавалась, что эти сцены отчасти автобиографичны: ей — Елене, Алёне — тоже пришлось непросто, когда она (тысячу лет назад) переехала в Словению строить кораблики (Лена инженерша и проектирует яхты).

Возможно, поэтому она столь славно оттянулась на этих достоверных диалогах и мы теперь прямо слышим сквозь текст обречённые вздохи Ули-детективки.

Ну посмотрите сами:

Второй год в школе прошёл лучше. Но вот что меня действительно бесит, так это то, как словенцы постоянно коверкают моё имя. Ульяна, Уля — так меня зовут. По крайней мере, звали. А сейчас я Улиана с ударением на У, Улана или Ула. Даже Вита, моя школьная подружка, когда я прошу её как следует постараться, неуверенно тянет:
— Улия?

Я протянула ей руку и пробормотала:
— Я Ульяна.
— Ул-а-а-а-ана — красивое имя, — похвалила Кая, энергично потряхивая мою руку. Я только закатила глаза. Начинается.

Мы попрощались, и я уже прошла шагов тридцать, когда услышала крик:
— Улана-а-а, а на велосипеде ты кататься умеешь?
Да за кого меня принимает эта мисс Словения в категории «Спорт»?

— Ула! Ула-ла! Ты ещё спишь?
— Нет, поднимайся! — крикнула я в ответ. И, когда показалась её кучерявая голова, добавила тише: — И не называй меня Ула-ла. Я Уля.
— Хорошо, Улыя-лыя. Как скажешь, Ульу-я.
— Боже! Давай я буду Ула-ла, только сбегай в мастерскую за листком. У меня адски болят ноги после вчерашнего кросса.

* * *
«Тайна озёрного острова» — это детский детектив, который Лена Бугрова написала на 5 сезоне курса «Как написать детскую книгу» в @bandschool, попав ко мне в группу, и который теперь издаёт КомпасГид @kompasgid, ну а я (как-то так получилось) редактирую, точнее, уже вот доредактировала только что.

🌟 Подписывайтесь на Ленин писательский блог!

#будни_редакторши #редакторский_урожай

Вопросы без ответов мои любимые.

Потому что они дают возможность картинно закатить глаза и выразительно цыкнуть!

Смотрите: мы знаем, что сложные, то есть с двумя основами и корнями, имена существительные, первая часть которых выглядит как глагол повелительного наклонения единственного числа (тут я уже чуть-чуть начинаю закатывать глаза; держимся), пишутся слитно и без дополнительной соединительно гласной -о или -е — её роль исполняет как раз-таки суффикс -и-, на который оканчивается замершая в повелительном наклонении первая часть слова.

Если из этой служебной записки не было ничего понятно, держите примеры:

сорвиголова, вертихвостка, горицвет, держидерево, держиморда, скопидом, вырвиглаз (и образованное от него прилагательное вырвиглазный).

Про скопидома очень хочется рассказать что-то выразительное, но пока маловато данных. Намекну лишь, что есть подозрение, что в этимологическом анамнезе этого слова значится не кажущееся очевидным копить, а старославянское скопити, обозначающее действие, которое непосредственно связано с производством евнухов.

Так что скопидом — это не тот, кто копит на дом, а тот, видимо, у кого от жадности отсох и отвалился детородный орган. Это гипотеза только, если что, не торопитесь кричать от ужаса.

Но всё же не об отвалившихся органах мы собрались поговорить, хотя — понимаю — очень хочется.

К чему я это всё про сорви-, верти-, держи- и прочее. К тому, что есть слово, которое полностью соответствует паттерну этого правила, но пишется иначе.

Это, конечно,

перекати-поле.

И тут мне хочется спросить: а, собственно, какого скопидома, а?

Я верчу шершавое перекати-поле и рассматриваю воспалённым глазом все его сухие шерстинки и усики, но не могу найти ни единого намёка на причины исключённости из общего правила. Угадывать, почему те или иные слова вычеркнуты или не вписаны в традицию правописания, бывает интересно и весело — но не сейчас.

Ни одной улики!

Не было бы горицвета бездефисного, я бы думала, что дело в растительной номинации. Однако ж нет. А в чём тогда?

А вот и непонятно, причём совсем!

Когда я умру (от старости, в 173 года), мой тревожный дух будет являться на кафедру русского языка в родной пед и бродить под портретами де Соссюра, Виноградова и Зализняка и хнычущим голосом вопрошать:

— Поче-е-е-ему-у-у-у...

И студенты будут меня бояться и накануне особенно запарных зачётов оставлять за бюстиком Пушкина стопку водки, огурчик и кружок колбасы на чёрном хлебе.

Но это, конечно, никак не продвинет меня в моих безнадёжных поисках.

Великий и могучий велик и могуч, но его оборотная сторона то и дело очень бесит.

Может, у вас есть идеи насчёт перекати-поля проклятого? Откуда дефис, почему?

#прикиньте

Мэйл.ру сказал, что у меня почти закончилось место, в надежде развести меня на платный тариф, но я дама прошаренная, меня так легко не возьмёшь. Пошла очищать корзину и удалять отправленные. Для начала упорядочила их так, чтобы сначала показывались самые старые — а там...

Архив ужасов нашего городка с 2010 года. Это какое-то «Вспомнить всё», к которому я не была готова этим утром.

И мои рабочие письма из издательства «Борей», где я в роли шеф-редактора доблестно пыталась каким-то батюшкам продавать рекламные площади в ужасных провинциальных газетах;

и переписка с администрацией Детско-юношеского центра, в котором работала микропиарщицей и с молодёжью, и пресс-службой губернатора — с этими вообще по каким только вопросам не;

и литературная газета «Терракота», которую мы тогда делали творческой молодёжью и печатали 600 экземпляров на ныне почившем типографском предприятии «Север» за 4000, а потом перебрасывали бумажные тюки через забор;

и макеты моих первых издательских шабашек — вёрстка отчёта по итогам областного наркомониторинга, например, с голубой обложкой, на которой на контур Мурманской области наложен красивый весенний листочек...

А ещё нашлись такие запросы на работу (см. картинку). Лето 2013-го года, помню, было сложным. Я так никуда и не устроилась. Зато устроилась моя подружайка Маша К. — и, кстати, именно сторожем, в детский садик на Халатина. Там-то мы всё это лето и пропили.

Шёл второй год после после моего выпуска с филфака, и в ход шли любые методы отдыха и заработка.

В общем, немудрено, что место у почты закончилось. В моём мозгу оно закончилось куда как раньше — большую часть событий, подсвеченных этими страшными строчками из «Отправленных», я вообще не помню — и как хорошо :)

Плюс один новый повод до сладких слюней обожать свою сегодняшнюю прекрасную жизнь. Без ночных запоев в пустом детском садике и без поиска вакансий мойщицы и дворничихи!

#будни_редакторши

Уникальное видео: Марина Ясинская работает над финальными правками от выпускающего редактора @apricotbooks. Посмотрите, если хотите узнать, что обычно просят изменить на последнем шаге редактуры текста.

Спойлер: да, друзья, союзы и союзные слова, как и указательные местоимения — это тоже повторы, тоже повторы.

Ну что, друзья, я выложила видео с записью того, как работаю над редакторскими правками седьмого Восьмирья.
Сразу скажу - полное видео (на 19 минут) я загрузила на Бусти - вот ТУТ. Его можно посмотреть, если вы подписаны на мой канал - или же за разовую оплату именно этого поста.
Но я сделала также и мини-ролик - для всех ))
И его можно посмотреть прямо здесь.

Если вам понравится этот формат, оставляйте комментарии — и тогда я сделаю аналогичную запись, но уже не с тем, как я работаю над редакторскими правками, а с тем, как пишу восьмое Восьмирье. Будет включение в самый что ни на есть настоящий писательский процесс 😉

Вообще мою любовь к текстам ничего не предвещало. За моей спиной нет дороги из золотого кирпича. Строго говоря, там разбитая грунтовка с ямами, валунами, крошёным кирпичом и кусками торчащей арматуры — по крайней мере, именно по такой я ходила в школу.

Школа была самая обычная, дворовая, на южной окраине Мурманске, не гимназия, не лицей. Я ещё застала, как в туалетах торговали наркотиками, а после уроков собирались стенка на стенку на заднем дворе и лупили друг как друга кто во что горазд — помню, кое-кому досталось однажды даже плетью, сделанной из колючей проволоки.

На старой полосе препятствий, что лежала в полуовраге под нашим домом, стояло что-то вроде заброшенной деревянной пожарной каланчи или зернохранилища, сооружённой из серых старых досок. На её на верхний этаж можно было забраться за 3-4 небольших лестничных пролёта — и, забравшись, именно там, в свои 6 лет, я впервые увидела токсикоманов в процессе употребления.

Спрыгнуть с верхотуры башни было куда как быстрее, чем забираться, а этот мелкий щебень, вгрызшийся мне в колени и ладони, я запомнила навсегда — как и мутный шар пакета в грязных руках. Грандиозный конец девяностых!

Класса до шестого я очень плохо понимала, что происходит. Самосознание не просыпалось. Девочка-мешок — это я. Почти троечница. Бесконечные ошибки, дисграфия, ноль способности к любому знанию и запоминанию информации. Возможно, дело было в педагогических технологиях, царящих в нашей началке, но сейчас уж концов не сыскать.

В началке была Людмила Захаровна, с которой у меня сразу не сложилось, потому что я заторможенно реагировала на команды и не укладывалась в нормативы по чтению. Помню, было задание найти в списке слов все существительные, и у меня ответ получился самый длинный, потому что я — единственная из класса (это моя любимая роль) — выписала слова типа «на пне», «за берёзкой», «до стула». Людмила Захаровна театрально расхохоталась и сказала что-то неприятное о моём уровне интеллектуальных способностей, мотивируя это тем, что, дескать, надо было выписать только «берёзка», «пень», «стул» — начальные формы, короче, поскольку только они считаются существительными.

Тут я могу сказать вам как человек с высшим филологическим образованием, что Людмила Захаровна, конечно, не права — а может быть, я плохо запомнила суть её комментария; как бы там ни было, в начальной ли форме, в предложно-падежном ли сочетании, существительное считается существительным. Но в первом классе я этого не знала, и с тех пор занятия русским языком вызывали у меня только ощущение горчичника, приклеенного на внутреннюю сторону гортани, и жжение между левым ухом и левым уголком рта — будто бы от пощёчины. Это сложное ощущение я определяю для себя как «ожесточённое бесправное несогласие».

Мне кажется, что, возможно, и горчичник, и несуществующая пощёчина могли быть одной из причин в целом комплексе их, из-за которых учёба в школе категорически не давалась, а моё самознание трупиком лежало на печке до младшего пубертата. Там оно проснётся резко и громко, и уже в 7 классе я буду выступать на конференциях по русскому языку и участвовать в творческих конкурсах, в 8 классе начну пить пиво, курить и по-всякому безобразничать, а ещё через год — работать в городской газете, публиковаться и перейду уже с пива на коньяк, поскольку так было принято в нашей редакции. На выпускных экзаменах почти завалю ЕГЭ по русскому и литературе, но лучше всех напишу вступительный творческий конкурс на журфак мурманского педуниверситета, однако из спортивной злости и общей яростности противодействия, присущей мне довольно сильно, подам документы в РГПУ им. Герцена — и удивительным образом в числе последних пройду по баллам на бюджет, но в итоге окажусь (или застряну) на мурманском филфаке, поскольку родители безапелляционно откажут мне в студенческой миграции в Петербург.

А вот о том, что же такого случилось в 6 классе, что смогло разбудить спящую красавицу моей личности, я расскажу завтра. Но для затравки намекну: это напрямую связано с правописанием одной-двух Н в причастиях.

Начало истории — постом выше.

#редакторшьи_тексты