Ольга: Я в слезах позвонила подруге с вопросом, что делать? Она посоветовала: «Тебе надо уехать, переключиться, успокоиться». И я вспомнила про конкурс в Санкт-Петербурге, где оплачивали проживание на три дня. Собрала свою студенческую коллекцию с трикотажными платьями, взяла друга — он не был модельер, но я ему дала кое-что из своих работ, чтобы ему тоже оплатили проживание.
К нашему удивлению, обе коллекции выиграли! В следующем туре по странам СНГ в Сочи мне пришлось сделать коллекцию и за него! Организаторы все поняли и шутили: «Оля, что бы ты делала, если бы выиграла не твоя, а его коллекция?». Но судьба меня пощадила. Так я поняла, что надо участвовать в конкурсах.

Это было время, когда казалось, что все возможно. Не было такого давления, как сейчас, когда ты будто бы уже многократно встречался с чем-то эталонным. Тогда ты просто брался и делал.

Вот, например, сейчас ты видишь съемку или показ, читаешь что-то и думаешь: «Ну как с таким справиться?». А тогда — взялся, сделал, получилось. Смотришь, что-то судят, что-то хвалят. Думаешь: «Ладно, в следующий раз подправлю». И все, идешь дальше. В этом было много веселья и азарта, без корпоративного давления получалось создавать много искреннего и неожиданного.
Такая наглость хорошо работала. Помню, как начинал с клубных показов, а потом они стали «Русским окном» на Fashion TV.

Дарья: Мы были совершенно непонятным для рынка журналом; тогда уже был L’Officiel, был Elle, Vogue, Harper’s Bazaar — весь крупный глянец. У нас же все было легко, весело, с уклоном в авангард, искусство и провокацию. Но это воспринимается нормально, когда у тебя нет возможности сделать суперкачественный, дорогой продакшн с крупными фотографами. Никто от нас этого не ждал.

Светлана: В 2001 году было ощущение, что вы создаете что-то новое? Новую эру, культуру? У вас же были необычные съемки, дизайнеры, такой контент — альтернативный, но глянцевый.

Дарья: Вы знаете, тогда мы об этом не задумывались; у нас была очень сплоченная редакция, особенно в первые годы. Было ощущение «we against the world» [мы против всего мира]. Мы чувствовали отчужденность от общего рынка. Издатель постоянно нас критиковал: требовал больше поддержки рекламодателей, более понятный контент, но мы делали свое.

В 1987 году мы запустили проект под названием «Бал постбанальности» и работали над ним около полутора лет. Первая ассамблея состоялась в 1990 году, всего через три недели после объявления декларации о независимости Латвии от Советского Союза. Это было непросто, поскольку сразу же после этого Москва закрыла доступ к информации и прессе.

Света Куницына договорилась с BBC о приезде съемочной группы. Визы у них были, но билеты из-за всей этой ситуации заблокировали. Мы связались с нужными людьми из КГБ, и в итоге группа смогла прилететь. Так, 29 мая 1990 года началась первая Ассамблея неукрощенной моды.

Что касается задач, которые я ставил перед собой, то, по сути, это был просто большой фан и желание создать что-то интересное. Но это сразу же вышло за рамки развлечений.
Мы привлекли большое внимание медиа, и, учитывая отсутствие интернета, телевидение стало основным каналом распространения информации.

В то время потребление было безумным, поэтому «Авито» до сих пор — Клондайк, потому что невозможно поносить все купленное.

Я наблюдала моду с разных ракурсов. В «Титанике» девушки в настоящем Roberto Cavalli делали все, чтобы привлечь внимание — этот стиль мне не близок, но это было вау. Я помню бандитов в Versace, и только недавно студент помог мне переосмыслить бренд.

Мои друзья жертвовали многим ради стиля. Студенты могли все, что зарабатывали, спустить на Diesel, потому что тогда это было круто.

Еще один срез — друзья, тусовавшиеся с «Ночными волками». На их вечеринке я оказалась в клетчатых клешах из секонда и черной майке, а вокруг все в коже. Думала: «Какая я дура! Почему не надела что-то черное?»

Субкультуры тогда были настоящими. В моем районе за внешний вид можно было пострадать. Это была норма, не трагедия.

Эмма: Слово «дизайн» в то время никто в таком контексте не использовал. Был модельер, кутюрье, кстати, и кафедра «дизайна костюма» появилась значительно позже. Так что я окончила учебу как художник-технолог.

АРМ: Откуда модели знали, как позировать, как ходить?
Эмма: Из журналов и поездок в Москву и заграницу. Театр мод был награжден премией Ленинского комсомола, и в качестве приза мы ездили в Германию — та самая поездка, в которой я принимала участие.
В Берлине в текстильном институте проходил показ. Студенты использовали удивительные материалы и ткани — раньше мы такого не видели. Вы не представляете, из каких материалов мы создавали наши работы. Например, когда на втором курсе мы шили коллекцию народных костюмом, сложно поверить, что изначально это была простая полосатая ткань, которую мы расшивали дополнительными полосками разных цветов, добавляли кожаные детали. Это было настоящее творческое испытание. Поездка в Берлин дала мне какой-то стержень. Я поняла, что нужно ехать, смотреть и чувствовать, чтобы находить что-то новое и уникальное.

В 1990 году Центр моды отправил меня в командировку в Индонезию и Сингапур по линии Министерства легкой промышленности. Индонезия тогда стремилась развивать легкую промышленность и активно трудоустраивать женщин. В пальмовой роще мне выделили место для работы: вырубили пальму под стол, дали бумагу и карандаш. За неделю работы под открытым небом в естественных условиях тропиков мы с командой организовали экспериментальную фабрику и создали новую коллекцию.

С детства, когда меня спрашивали, кем хочу быть, я уверенно отвечала: «Модисткой, как Мария Лопес из „Просто Марии”». Этот сериал оказал на меня большое влияние, ничего другого по телеку в Омске не показывали).
Я поступила на бюджет в Омский государственный институт сервиса и страшно этим гордилась.

Я подумала: если мужчин ищут, значит, и женщины могут быть интересны. Нарядилась во всё самое яркое, надела мамин выходной костюм и пришла туда, прорвалась через проходную для моделей. Они на меня смотрят: «А вы кто?». Это был как дом Christian Dior на авеню Монтень — просто обитель богинь и богов!

Вот это и был, можно сказать, андеграунд. Помню, делала показ с Дмитрием Логиновым — известным модельером из Москвы. Мы наговорили людям, что приедет Мартин Маржела. Но так как никто не знал, как он выглядит, все поверили!

В Японии и во Франции очень отличались условия работы. В Японии нельзя опаздывать.

Я однажды подстригла себе челку, подумала, что так будет интереснее. А там строго: как пришел на кастинг, таким же должен быть на съемке. Даже загорать нельзя. Если что-то изменилось — платишь сама за студию, съемку, аренду.

С одной стороны, во Франции люди немного снобы, они меньше обращают на тебя внимание, но, с другой стороны — график более гуманный, рабочий день заканчивается ровно в семь часов вечера, все строго. Ни минуты сверхурочно. В Японии к нам относились внимательнее, более душевно. Но вот рабочий день длится дольше, пока не отпустят. И это распространяется на всех.