​​На основе материала «Холода» «Дорога в Аскиз» снимут сериал «Мерзлая земля»

Это будет российский сериал, снятый российской студией «Нон-Стоп Продакшн» по заказу американской платформы «Topic», пишет Variety. Режиссером станет Валерия Гай Германика. Съемки начнутся весной 2021 года и будут проходить в Мурманской области, в городе Апатиты.

«Дорога в Аскиз» — расследование Таисии Бекбулатовой о маньяке, который в течение пяти лет безнаказанно убивал женщин.

Читать текст по ссылке: https://holod.media/2019/08/22/road-to-askiz/

Филолог и доцент Вышки в Санкт-Петербурге Андрей Костин написал еще один пост о ситуации вокруг Кобринского и летней школы. Он рассказал подробную история знакомства с Кобринским, воспоминания о летних школах, рассказал, почему перестал принимать в них участие, а главное — сформулировал для себя правила взаимодействия институций и преподавателей со студентами, которые можно назвать универсальными. Публикуем его пост здесь.

Простите, друзья, я понимаю, что вам это может быть неприятно, но мне кажется важным еще раз вернуться к вопросу о летних школах Кобринского.
Мне не интересно обсуждать самого организатора и то недопустимое, что происходило на школах (то, что происходившее на школах было для многих, и долго, травматичным и ломающим; что следует доверять свидетельствам о травме, каким бы незаслуживающим доверия или незначительным оно со стороны ни казалось, - мне представляется не подлежащим обсуждению, и во всяком случае я не буду обсуждать это здесь; оставляю за собой право тереть соответствующие комментарии).

Мне кажется важным поговорить (это чудовищно бессмысленное здесь слово) о том, как я лично не помешал (не сделал попыток помешать, позволил) этому институту существовать так долго.

Я не буду обвинять никого, кроме себя, и изложу собственную историю - так, как я ее вижу, задавая вопросы к тому, как я ее вижу.

Я лично познакомился с Кобринским в 2005 или 2006 году. Это была встреча у него на квартире. Я был с женой, с нами было еще несколько человек. Кобринский произвел на меня неприятное впечатление, но неотчетливое и несильное.

К школам. Я участвовал в них четыре раза, все четыре раза - в качестве лектора и дважды как член оргкомитета.

Первый случай был в 2009 году. Не помню, как я туда попал. Кажется, это был второй случай, когда школа проходила при институциональном участии ИРЛИ. От меня как ученого секретаря формально зависела простановка институциональной привязки на титуле. Что я знал о конференции? За ее организацию от ИРЛИ отвечал сотрудник института, квалификации которого я доверял, так что не дать конференции грифа оснований не было. В конференциях предыдущих годов в качестве "молодых" приняли участие несколько моих коллег и друзей, которых я знал как очень хороших специалистов; некоторые из них - не один раз. Кто-то из них дарил мне конференционные сборники со своими статьями, которыми были довольны. Обложки сборников изображали веселую беспечную летнюю жизнь. Все это вызывало доверие. При этом я слышал, что организаторы конференции (не только Кобринский) используют ее в том числе и для (разной степени) эротических отношений с участницами, - но при этом мне рассказывали, например, историю о том, что Кобринский - несчастный одинокий мужчина, постоянно ищущий "свою единственную", и о том, что К. адекватно реагирует на "нет". В целом, создавалось ощущение, что вся эта порождающая шуточные обмолвки обстановка завязана на отношениях консентных, уважительных и равных.

Это звучит чудовищно и это реальный ад, да.

В 2009 году у меня был грант, часть средств по которому было очень сложно тратить, и я, порадовавшись (!) тому, что конференция пройдет в ИРЛИ, предложил Кобринскому оплатить расходы по изданию конференционного сборника, попросив при этом включить меня в оргкомитет. Работа оргкомитета - та ее часть, которую я видел, была вполне стандартной и академичной. Присланные тезисы, чтение, оценка, сводная таблица, ранжирование по баллам. Как оказывается, после этого Кобринский потребовал от отобранных вести с ним переписку через вконтакт. Я ничего об этом не знал (или выместил это знание из памяти). Не помню, в какое время мне рассказали, что организаторы требуют от участниц фотографий и отбирают по ним. Сказано это было так, что решительно нельзя было понять, правда это или шутка про ту самую эротическую вольность конференции. Поскольку у меня был опыт работы в оргкомитете без фотографий с серьезным отбором, я решил, что это шутка. Опять же, это звучит адски, и это реальный ад.

В самой конференции я принимал участие, приехав на своей машине к базе отдыха, где все это происходило, примерно за полчаса до назначенного времени моей лекции.

У нас был маленький ребенок, возможности уделять конференции много времени не было. Было много приятных людей и знакомых, хорошая дискуссия, замечательное озеро с соснами. Тепло, солнечно, кто-то купался. Я уехал до того, как закончились заседания того дня. Кобринский как организатор вел себя очень любезно. Я общался преимущественно с друзьями, которые там были. Все это оставило очень приятное впечатление.

Я уехал домой, мы издали сборник, с этой стороны все было вполне академично и прилично. Кобринский попросил бумагу о том, что ИРЛИ подтверждает проведение конференции на своей площадке, что все было академично, и все всем довольны. Я поставил подготовленный им текст под институтскую шапку, распечатал и поставил подпись. Не помню, готовил ли я такие бумаги в следующие годы своего ученого секретарства.

(черт. черт, черт, черт. как же хорошо, что в 2015 я эту работу оставил)

На следующий год я снова принял участие в конференции. И как член оргкомитета, и как лектор. В тот год конференция не только получала гриф ИРЛИ, но и впервые несколько дней проходила на площадке института. Вопросов к этому после прошлогоднего опыта не было. Отбор тезисов - то, как я его видел - проходил так же, как и в прошлом году. Я читал свою лекцию в институте. Неправильно понял формат и, поскольку в прошлом году у меня была на доклад полная секция, прочитал чудовищно длинную лекцию, все устали и сдохли. Это был последний день конференции; не помню, чтобы я принимал тогда участие в каком-то фуршете, вообще все было очень сумбурно; начиналась великая летняя жара 2010 года.

В 2013 году в новостях всплыло сообщение о взломанной переписке Кобринского, с поминаемыми эпизодами БДСМ практик (точно помню упоминание катетера). Новость я слышал на Эхе Москвы; лезть смотреть взломанную переписку, конечно, не пошел; от стигматизации БДСМ (в новости ничего не говорилось о людях, о принуждении, только упоминание о практиках) отдельно тошнило, плюс петербургское Яблоко запустило ответ о клевете и вмешивании в личную жизнь. Я сделал себе помету, что эта новость как-то не вполне соответствует тому, что я думал о Кобринском (до этой новости я ничего про БДСМ в связи с Кобринским не слышал), но в целом, скорее, его поддержал.

(черт. взломанная переписка. журналистская этика. черт)

В следующий раз я столкнулся с конференцией в 2015 году. У меня впервые появилась ученица (то есть вообще кто-то, научной работой кого я руководил), переехавшая в Петербург из Новосибирска в том числе писать диссертацию по XVIII веку. Я хотел поскорее социализировать ее в той среде, где, как мне виделось, шла основная молодежная академическая жизнь в филологии. И я предложил Лене податься на летнюю школу Кобринского, - это казалось хорошей и удачной идеей. (черт) Мы подготовили тезисы и отправили их в оргкомитет. Тезисы прошли отбор, и Кобринский предложил мне выступить на школе лектором. Я не видел, почему мне стоило бы отказываться. Когда проходила школа, у меня снова был маленький ребенок; я снова мог приехать ненадолго.

Я снова приехал на своей машине, дико как-то заблудившись - поехал на старое место, где все было в 2010 году, оказалось, оно км в 30-40, созванивался, с грехом пополам добирался. Кобринский снова был любезен как организатор. Снова множество замечательных лиц, друзья, озеро, солнце, очень приятно; у Лены был удачный доклад; я тоже что-то такое рассказал. Я пробовал поговорить между делом с Леной - она как-то была ошарашена и не очень чувствовала себя на месте; я списал это на обычные чувства паранойи на конференции, от которой много ждал, - у самого так было. Я снова не пил и не остался на вечер, - простите, семья, за рулем, никак, - и уехал.

На следующий день позвонила Лена и начала с вопроса, - “Андрей Александрович, простите, а Александр Аркадьевич <заминка; черт, я лучше всего помню эту заминку> - хороший человек”? Я понял, в какую сторону клонится разговор, но все же спросил: “А что просходит”? Лена дала ответ путаный и плохо семантизированный, но по нему было достаточно понятно, что дело в той самой эротической стороне школы, и что Лена чувствует себя в опасности. Я сказал, что какой человек Кобринский, я не знаю; кажется, в остальном и ничего, но что он в этом случае небезопасен, и лучше держаться от него подальше. Не помню, звонила мне Лена, еще находясь на той самой базе, или из машины своего молодого человека, который за ней приехал. Но что точно - добиться этого самого приезда ей оказалось очень сложно, - хотя бы потому, что она, как и большинство участников, решительно не представляла себе, где находится (посреди леса у озера где-то под Петербургом); точно ответить мог Кобринский, а он, кажется, настаивал на том, чтобы отвезти на своей машине и допытывался причин.

Кобринский потом долго еще до Лены докапывался, по телефону и через соцсети; она благополучно отбивалась, но трясет ее от воспоминания до сих пор. Мы подготовили, между тем, статью в этот их конференционный журнал. Статья попала, кажется, в последний выпуск, где публиковались участники той школы, это было очень долго - и сейчас я думаю, что Кобринский специально так тянул, чтобы максимально долго не выпускать Лену из коммуникации.

(черт, черт, черт. Я мог, мог, мог посоветовать ей напечататься где-то еще, она даже советовалась; но я отделался чем-то вроде “давайте отграничим профессиональную коммуникацию от всей прочей дряни и сделаем это”; какой я козел)

Понятно, что после этого случая, когда я говорил со студентами о кобринских школах, я всегда старался дать понять, что это может быть опасно (но с мантрой о том, что там есть и важная и продуктивная научная сторона; черт, черт, черт, как?)

Но самое необъяснимое произошло в 2017 году. Я снова поехал на эту школу лектором. Решительно не помню, как это случилось. Понятно, что я не напрашивался. Звал, кажется, не Кобринский. Переписку о теме я вел с Балакиным.

Приглашение было, скорее всего, по телефону или в разговоре в институте. Почему я не отказался? Не помню, не могу сказать. Поскольку возможно любое объяснение, приму самое отвратительное из правдоподобных, - просто подумалось: от таких предложений не отказываются.

Я планировал, как и все предыдущие разы, съездить на школу только на свою лекцию и потом уехать. Но тут мы с женой решили, что, раз как раз накануне лекции наших детей возьмет к себе на лето бабушка, можно наконец дать себе почувствовать хоть какое-то облегчение после очень тяжелых первых 2,5 лет младшего ребенка - поедем, останемся на вечер, развеемся. Потом еще оказалось, что туда же едет одна из самых ценных моих друзей и лучших известных мне ученых, и все сложилось. Мы поехали туда вместе. В машине поделились сомнениями о том, стоит ли вообще ехать и не делаем ли мы этим зло? Ответить не смогли. Приехали; Кобринский и его помощницы как всегда были организаторски очень любезны (К. сумел нам в последний момент организовать ночевку); лекции прошли отлично; молодежные доклады были увлекательные; мы съездили втроем в Выборг, очень хорошо; а потом настал вечер. И это был алкогольный угар.

Студенты и аспиранты вокруг были замечательные, песни воодушевляющие, разговоры интеллектуальные. Но все как-то очень быстро пьянели. Я быстро пьянел. Выпивки было больше, чем закуски. Я старался оставаться включенным и создавать какую-то безопасность до последнего. Мы помогли довести нескольких вконец опьяневших девушек до их домиков. Уснул поздно. У жены ночью был дикий приступ аллергии. Проснулись рано. Очень болела голова. Почти у всех было похмелье. Мы прослушали утренние доклады, ради которых вообще затеяли всю эту ночевку, и уехали в город. Было очень стыдно. Стыд похмелья соединялся со стыдом участия в том, в чем не очень понятно, стоило ли участвовать, и где постоянно не оставляло ощущение опасности.

Вспоминались, например, слова одной знакомой за год-полтора до этого - “Если брюнетка и с лишним весом, к Кобринскому ездить можно, мальчикам не страшно, стройным блондинкам - никогда”. Было совершенно непонятно, зачем я в этом поучаствовал. Со стороны при этом все это могло выглядеть очень приятно. Жена, вернувшись, выложила фоточки. “Провели два чудесных дня в Цвелодубово...”, - написано в посте; “Андрей делится опытом с молодежью. Все очень серьезно”, - текст к одной из вечерних фоточек. Смотреть на это сейчас без ужаса невозможно.

Мы рассказывали друг другу истории об этой школе. Говорили воодушевляющие слова. Вешали фоточки. “чудесные дни”, “очень серьезно”, “замечательная”. Забывая про головную боль, стыд и то, что замечалось и не замечалось.

Этот рассказ слишком затянулся. Коротко. После того июля я понял, что не смогу участвовать больше в этих школах. Меня, впрочем, и не звали. Осенью Кобринский в очередной раз пришел в ИРЛИ собирать подписи за “Яблоко”. Я отказался.

С осени 2017 я начал говорить с коллегами о том, что можно было бы сделать, чтобы этих школ не было или они стали менее страшными. Разговоров было не меньше пяти. Организовать что-то свое в то же время, чтобы выбить у К. базу? Ерунда. Начать говорить? А что мы знаем? А мы можем рассказывать то, что знаем, если информация у нас из вторых рук? А что делать с самой институцией?

В этом месте можно было бы написать что-то, что, может быть, могло бы меня оправдать, но я лучше поблагодарю, - тех людей из московской Вышки, которые после майских публикаций о харассменте в МГУ и ВШЭ (этически едва ли не провальных) смогли собрать материалы, которые помогли в публикации Холода.

Перечитав всю эту долгую простыню, я могу, кажется, попробовать, исходя из своего опыта, ответить на вопросы, что можно было и можно сделать, чтобы это все и такое же не случилось.

- Я, как и, кажется, многие вокруг, очень люблю делиться положительным опытом и не люблю - неприятным, травмирующим и стыдным. На этих летних школах было того и того с избытком. В публичные, да и приватные высказывания они попадали диспропорционально. В следующий раз, например, планируя выложить воодушевляющую фоточку с какого-нибудь мероприятия, мне стоит подумать, действительно ли оно того заслуживает, и точно ли ей соответствуют выбранные тобой слова.

- Если мне расскажут, что где-то в академическом месте на регулярной основе иерархически старшие мужчины весело и привольно с эротическими экскурсами проводят время с иерархически младшими женщинами, я не буду думать про веселье и привольность, а поставлю на их место принуждение. Или хотя бы поставлю их под сомнение.

- Если мне расскажут, что институция, которой я доверяю, институционально (скрыто) отстраивается на этически недопустимых принципах (требует фотографии участниц при отборе на научную конференцию, например), я не буду ей доверять без обоснованной фальсификации рассказа.

- Этически недобросовестные публикации в СМИ. Лучше бы было, если бы их не было, с ними нужно бороться и это горе. Но если они появляются, их неэтичность - не повод считать их несуществовавшими. Если кому-то из моих знакомых, которым я могу дать совет, исходя из подобных публикаций, в общении с кем-то может угрожать опасность, я постараюсь как-то дать им понять, что если они почувствуют опасность, стоит довериться этому чувству.

- Если человек рядом со мной попал в ситуацию преследования или насилия (в любых фомах, простите, травмирующих его/ее), я прежде всего буду пытаться свести возможность этих преследования/начилия к минимуму, вплоть до их полного исключения, а не пытаться “нормализовать” порождающие их взаимодействия.

- Я не буду позволять себе вытеснить знание о том, что институция, с которой мне предлагается вступить во взаимодействие, допускает, поддерживает или производит этически недопустимые действия. Любое “нормальное” взаимодействие с такой институцией я буду считать осознанным, обусловленным прежде всего моим решением; наносящим мне репутационные потери.

- Самое важное. Исходя из личного опыта повторю то, о чем несколько раз уже говорил в других местах. Я не верю в формулу “все все знали”. Она представляется мне опасной и разъедающей. Я верю в “кто-то что-то знал и многие что-то слышали и замечали”. Главная проблема здесь как раз - как превращать эти индивидуальные недопонимания и травмы в коллективное конвенциональное знание. Оно не может сложиться без коллективного публичного разговора. Его нам очень не хватает.

- Молодежные конференции (да вообще любые) не стоит проводить в местах с неустойчивой мобильной связью, без мобильного интернета, без отчетливого представления участников о том, как им в случае необходимости самостоятельно и без трудностей покинуть место. В программе или конференционных материалах должен быть адрес; если она проходит не в городе - координаты GPS; карта с планом ближайших дорог, населенных пунктов и расстояний; расписание автобусов; телефон независимой службы такси, и пр. Любая конференция, проводящаяся “как на подводной лодке” - это риск; этот риск должен быть отрефлексирован и организаторами, и участниками.

- Бесплатный алкоголь на мероприятии, предполагающем четко формализуемое иерархическое различие участников, недопустим.

​​Провели опрос в инстаграме и узнали, что больше половины наших подписчиков не читали «Дорогу в Аскиз».

Это расследование о маньяке из Абакана. Пять лет он убивал и насиловал женщин, но его никто не искал. Выжившие девушки раз за разом писали на него заявления, но следователи каждый раз отпускали серийного убийцу, убеждая девушек отозвать свое заявление. Отпущенный на свободу, маньяк продолжал насиловать и убивать девушек.

Ссылка на расследование «Холода»: https://holod.media/2019/08/22/road-to-askiz/

Внутри текста будет первая серия первого сезона подкаста «Трасса 161». Это аудиоверсия нашего материала.

«Перед глазами всегда миллион сценариев того, как в университете об этом [поцелуе с парнем] узнают и расскажут родителям».

В ноябре вышел в прокат веб-сериал «Я иду искать» о московских ЛГБТК+ студентах. Герои сериала разбираются со своими чувствами и пытаются понять свою идентичность.

Коллеги из doxajournal записали истории квир-студентов о том, как молодые люди принимают, переживают и демонстрируют свою гендерную и сексуальную идентичность.

Читайте текст по ссылке: https://doxajournal.ru/uni/gender_sexual_identities

​​Художница Юлия Цветкова вошла в список 100 женщин года по версии BBC наряду со Светланой Тихановской и Оксаной Пушкиной.

По этому поводу решили напомнить о ее истории, которую записали в июне этого года. В ней Юля рассказывает о себе, своих рисунках, взглядах, феминизме и уголовном деле.

«Мне много раз предлагали сделку со следствием, но я отказывалась. Вся эта история помогает мне узнать себя. Конечно, в моем опыте нет ничего хорошего: это страшно тяжело, я врагу такого не пожелаю. Лучше знакомиться с собой какими-то другими способами. Но раз уж я оказалась в этой ситуации, я стараюсь найти в ней хоть что-то приятное. Сейчас я как никогда четко понимаю: мои убеждения — это не дань моде, не что-то наносное. Это круто — когда у тебя есть что-то, за что ты готова сесть».

Текст по ссылке: https://holod.media/2020/06/12/yulia-tsvetkova/

Государственно-правовое управление президента (ГПУ) — могущественное ведомство. Здесь пишут поправки в Конституцию, превращают в законы политические решения и блокируют не нужные Кремлю законопроекты. Анна Пушкарская рассказывает историю ГПУ и его главы Ларисы Брычевой — чиновницы, которая занимает этот пост дольше, чем Владимир Путин управляет страной.
https://holod.media/2020/11/13/gpu-brycheva/

«Гинеколог сказал: „Знаете, у вас действительно нет матки. Ваше влагалище слепо заканчивается на пятом сантиметре“. После этих слов меня пришлось откачивать. Я не хотела больше жить, потому что думала, что останусь одна — кто захочет жить с такой, как я?»

Не всегда пол ребенка можно определить однозначно. Иногда дети рождаются с половыми органами, железами или набором хромосом, которые нельзя наверняка отнести к мужским или женским. Таких людей называют интерсексами. Кто-то из них узнает о своей особенности от врачей и родителей еще в детстве, кто-то во взрослом возрасте — и не сразу находит поддержку

Специально для «Холода» Анна Алексеева поговорила с интерсекс-людьми о восприятии своего тела, стигматизации и группах поддержки, которые помогли им принять себя.

Читайте текст по ссылке: https://holod.media/2020/11/25/intersex/

«В этом краю много страшного, но столь же много нежности и любви»

Журналист Владимир Севриновский много лет мечтал написать о нганасанах — крохотном народе кочевых охотников и рыболовов, живущих на Таймыре. В этом году все получилось, он смог отправиться в поселок Волочанка, познакомиться с нганасанами и их соседями.

Какие они — люди, живущие в суровой Арктике? Потомки шаманов и удачливые охотники. Пожилые нганасанки, последние из владеющих родным языком. Переселившиеся на Таймыр учителя-мечтатели и «единственный в России овцебыковод».

Владимир создал рассказ о Волочанке, в котором охотничьи и путевые заметки соседствуют с портретами людей и даже детективным эпизодом. Читайте только на «7х7».

https://lr.7x7-journal.ru/golodnyj-idol/

​​Вчера петербургское отделение «Яблока» восемь часов обсуждало, надо ли что-то делать с обвинениями в адрес члена бюро отделения Александра Кобринского, содержащимися в статье «Блистательный профессор» журнала «Холод». Короткий пересказ того, как это происходило.

19:45 — после обсуждения других вопросов повестки переходят к пункту «О публикации “Холода”». Некоторые члены бюро предлагают запретить трансляцию. Кобринский это поддерживает: «Ведь что получится? У меня не будет возможности ответить, потому что мне будет предложено отвечать на абсолютно открытую аудиторию, где находится неизвестно кто».

Кобринский также объявил, что уже подал иск в суд по мотивам публикации «Холода»: «Все, что будет сказано <здесь в открытую>, оно там может, естественно, на это как-то повлиять». «Я бы не хотела, чтобы записи были представлены аргументами одной из сторон <в суде>», — поддержала его глава регионального отделения партии Екатерина Кузнецова. После того как присутствующие сказали, что не прекратят запись на собственные телефоны (их обвинили в провокации), бюро перевело заседание в закрытый режим (ЗА — 7, ПРОТИВ — 3, ВОЗДЕРЖАЛСЯ — 1). Кобринский голосовал ЗА.

23:15 — спустя два часа заседания за закрытыми дверями бюро вернулось и начало обсуждать, стоит ли создавать рабочую группу. По замыслу авторов предложения, рабочая группа должна была бы связаться с «Холодом» и получить подтверждение, что анонимные девушки действительно говорили то, что написано в статье. Затем рабочая группа передала бы выводы руководству партии для принятия решений.

Во время обсуждения было сказано, что на закрытой части бюро рассматривало письмо женщины из партии «Яблоко», которая также пожаловалась на «похожую ситуацию» с Кобринским. Разбираться с этим письмом партия не намерена, так как, по словам председателя отделения Кузнецовой, в письме не было просьбы о каких-либо действиях.

Несколько цитат из выступления самого Кобринского:

🔹«Мы обсуждали, что ситуация изменилась, что нужно получать прямое согласие. И очень многие женщины, особенно молодые женщины, на этом настаивают. Я согласен, что, действительно, этот момент я не учитывал. Ну, возможно, это связано с <моим> возрастом».


🔹«Я привык к дружеским и самым свободным отношениям со студентками, я был <как молодой преподаватель> фактически одним из них. Очень долго это было. … Восемь лет примерно назад (тогда Кобринскому было 45 лет. — Прим. “Холода”) я этот вопрос для себя решил, и решил отрицательно. … Поэтому говорить, что я <сейчас> призываю к каким-то отношениям преподавателя и студента, — это неправда».


🔹«“Яблоко” должно разрабатывать эти проблемы, но ради бога не сейчас! Неужели вы не понимаете, что если это сейчас будет сделано непосредственно после этого, то это будет полное признание всего до всякого суда. И, конечно, в суде это будет сказано: “Смотрите, ваша собственная партия признала, что вы виноваты!”».


🔹«Вся эта ситуация возникла из-за отсутствия каких-то писанных правил. … Было бы, например, в университете жесткое требование, что преподаватель не имеет права приглашать студентов домой… Всё! Я вас уверяю, этого бы не было».


🔹«О чем я сожалею? Эти слова про заказной материал. Знаете, когда ты находишься в таком состоянии… хочется выругаться, это была ругань. У меня нет, конечно, никакого основания считать, что там кому-то что-то заплатили или заказали этот материал. Но этот материал целенаправленно сделан против меня. Почему? Я не знаю».

03:10 — голосование по вопросу о создании рабочей группы для исследования свитедельств против Кобринского. Предложение отклонено: ЗА — 4, ПРОТИВ — 6 (Кобринский воздержался). Альтернативный проект создания группы для разбора также был отклонен большинством бюро «Яблока».

В результате бюро петербургского отделения «Яблока» решило ничего не делать по поводу ситуации с Кобринским. Рабочей группы для выяснения обстоятельств не будет. Заявлений от партии не будет. Реакции на письмо, которое прислал член партии в бюро партии о своем случае с Кобринским, тоже не будет.

​​«Я была в маске, у меня слезы на глазах, глаза красные. Он на меня смотрит, говорит: „Как ты на маму похожа“. Я говорю: „Зачем вы это сделали, зачем вы его убили?“. А он такой — даже отрицать ничего не стал — говорит: „Он тебя бросил два раза“. Он даже не стал отнекиваться, хотя бы мог сказать: по молодости, по глупости, не поделили. Не извинился. Смотрит — и все».

К концу года вспоминаем лучшие расследования “Холода”. История убийцы, которого искали 25 лет, чтобы отпустить в зале суда.

Читайте текст по ссылке: https://holod.media/2020/09/11/in-tula/

​​«Генетик считала меня больной на всю голову, ведь, по результатам анализов, ребенок должен был родиться с синдромами Дауна, Патау и Шерешевского-Тернера. «Вам одного инвалида мало?!» — сказала мне она. А мы с мужем очень ждали этого ребенка, тем более, что я забеременела сама.

«Да чем вы думаете? Ребенок в школу пойдет, а вы пенсионеркой будете!» — говорили другие. Я на это отвечала: «Замечательно. Я ребенку больше времени уделю, чем молодые мамы, которым надо на работу»

В 2019 году в России женщины старше 50 родили более 300 детей. Многие из этих женщин столкнулись с непониманием, осуждением и насмешками. О плюсах и минусах позднего материнства, о реакции окружающих и о том, что чувствуют мамы, — специально для «Холода» записала Анна Алексеева.

Читайте текст по ссылке: https://holod.media/2020/12/01/mothers_50_plus/

Место в России. Поселок Тикси, Якутия.

В этом году 1 декабря по всей Якутии снова зажигали новогодние елки в рамках фестиваля «Зима начинается с Якутии».

В поселке Тикси церемония проходила при порывах ветра 34 м/с. По шкале Бофорта такой ветер считается ураганом. Каждая церемония транслировалась онлайн.

​​«Будучи зятем министра и начальника крупного подразделения, он мог делать карьеру, но для него это не было главным. Для него была важна работа, а не карьера. По-моему, он был бессребреником: никаких крутых машин или одежды у него не было, он достаточно скромно жил и много работал».

3 декабря Лефортовский суд Москвы арестовал сотрудника Центрального аэрогидродинамического института Анатолия Губанова — его обвинили по статье о госизмене, которая предусматривает до 20 лет лишения свободы.
ФСБ никак не объяснила суть обвинений, предъявленных Губанову, материалы дела маркированы грифом «совершенно секретно». «Холод» поговорил с друзьями и коллегами Анатолия Губанова, чтобы узнать больше об ученом и о том, чем он занимался.

Читайте текст по ссылке: https://holod.media/2020/12/04/gubanov/

Спасибо❤️

Хочу поддержать свой любимый проект — независимое издание «Холод». Предлагаю вам не откладывая подписаться на телеграм-канал «Холода», чтобы не пропустить захватывающие и душераздирающие истории, которые там публикуются.

Для меня «Холод» — это пример того, что невозможное возможно. Во-первых, это независимый журнал с исключительно качественными расследованиями и большими текстами о России, запущенный в 2019 году и успешно переживший 2020й год. Во-вторых, благодаря «Холоду» в России появился настоящий (и пробирающий до костей, сногсшибательно крутой и страшный) тру-крайм подкаст «Трасса 161». В-третьих, это издание придумала, запустила и возглавила женщина, ее зовут Таисия Бекбулатова.

Я попросила Таисию рассказать, что она узнала о женщинах за полтора года существования «Холода»:

«За время, которое прошло с запуска нашего журнала, я многое узнала о женщинах. Например, мне никогда не приходило в голову, что женщины зачастую более ответственные и упорные работники. Но по факту это оказалось именно так. Конечно, везде есть свои исключения, но отдел специальных корреспондентов «Холода» состоит полностью из девушек. Это не было сделано специально, так получилось. Но я об этом ни капли не жалею. И очень горжусь тем, с какой выдержкой они занимаются самыми сложными темами: о насилии, несправедливости, злоупотреблении властью.

«Холод» с самого начала был изданием, обращающим особое внимание на проблемы женщин: девушек, подвергшихся насилию, матерей, девочек. И, тем не менее, каждый раз, когда вы выпускаем подобный текст, в комментарии обязательно приходит очередной мужчина и пишет что-нибудь в духе «Отличное было раньше издание». Даже читателям независимых медиа в России сложно свыкнуться с мыслью, что женщина — это человек, а права человека — это права и женщин в том числе. И их нужно освещать.

Но мы это исправим».

Я, кстати, тоже не сомневаюсь, что все, что мы делаем, не зря. Подписывайтесь на «Холод», поддерживайте независимую прессу.

#friends