—...Главное, чтобы это "что-то от горгоновца" не было Роудезовским пристрастием к алкоголю, — проговорил я, поднимаясь. Сара прыснула от смеха, губы Шайер дрогнули в несмелой улыбке.

— Увы и ах, но это "что-то" скорее объединяет ваш сумасбродный дуэт, — обворожительно хихикнула Карани, кивая на нас со Штеф. — Один мастерски создает проблемы там, где их невозможно создать; вторая виртуозно находит проблемы там, где их невозможно найти.

— Такой дуэт определенно обречен на успех.

— Такой дуэт, Штеф, определенно обрекает мир.

— Да ладно, Норман, мы с Шайер отлично сработаемся.

— Чтобы расхерачить и без того раздолбанный мир? Да, Крис. Вы определенно сработаетесь...

..Аспидно-серым становился горизонт. Постепенно небо укутывала непрерывная облачная простыня, низко нависшая над землей. Вскоре пошла мелкая морось дождя, и все вокруг объяла голубоватая дымка.
Обратный путь занял больше времени; мы ехали медленнее: асфальт сделался мокрым, машин в колонне прибавилось, а раций на всех водителей не хватало. Чтобы не влететь друг в друга, приходилось быть предельно внимательными. К тому же, в период обратного пути дымка скоро превратилась в плотную занавесь тумана, и небо слилось с землей воедино. Видимость упала метров до трех-четырех <..>

И не был тот туман ни жутким, ни устрашающим, но чувствовалось в природе неторопливое и бесшумное приближение зимы. Рядом не хватало Шайер. Она бы оценила пейзаж и атмосферу..

— ..Никогда не мог нормально спать перед выездами, — нехотя ответил Крис. — Пытаюсь мысли в порядок привести.

— Хреново у тебя получается, судя по наполненности пепельницы и облаку дыма вокруг.

— Вероятно, придется с тобой согласиться.

— Позволь поинтересуюсь из чистого любопытства, ты со всеми нехотя соглашаешься, или это исключительно моя прерогатива? — в глазах Льюиса мелькнула лукавая чертовщинка; он сощурился, улыбаясь хищно, а я театрально замахала руками. — Хотя, нет-нет-нет, можешь не отвечать! Это одна из черт твоего паршивого характера.

— О, Штефани , как иронично с твоих уст слышать о паршивости характера, – настал мой черед пренебрежительно усмехаться, а Льюису играючи зеркалить мои слова. — Позволь поинтересуюсь из чистого любопытства, ты во всех жизненных сферах такая строптивая? — он не говорил, почти урчал; тембр голоса и обольстительная ухмылка придавали словам Льюиса абсолютно двусмысленное значение...

Мы все засиделись. Замерли, потухли, погрузились в пучину, из которой не особо старались выбраться; но мир всегда горел. Мир всегда заливала кровь и засыпал пепел костей. На такой подложке надо просто научиться танцевать. А если уж локальный апокалипсис – то отплясывать нужно до искр. Чтобы помочь сущему догореть.

На улице промозгло. Ночь темная, безветренная. Нарастающая луна затянута пепельными облаками. Оглядываюсь. Холмы поросли низким кустарником, усыпаны все мелкими белыми цветами – Льюис говорил, что они называются покори, – яркими точками виднеющимися за пределами трассы. Широкая река, похожая на разлившуюся нефть, бездвижна и нема: ее очертания теряются во тьме горизонта.

..Вылететь из комнаты не успела. Горгоновец перехватил меня за руку выше локтя, задерживая на месте:

— Знаешь, для рискованного журналиста ты слишком херово врешь.

И я не знала, что меня разозлило больше: то ли то, что меня отчитывали, как провинившегося котенка, то ли то, что в моем профессионализме усомнились.

— Я прекрасно вру, когда мне это нужно! Но знаешь, милый, самое главное, что для рискованного журналиста я слишком хорошо говорю правду! Так что засунь свою экспрессию и свои поучительства поглубже себе в зад, плевать я на них хотела!

Кристофер на секунду оторопел, изогнув бровь. Я дернула руку назад, вырываясь, и почти прошипела, делая шаг на Льюиса.

— Не смей меня хватать за руки. Никогда!

И, круто развернувшись и еще раз ударив рюкзаком горгоновца, стремглав бросилась прочь из комнаты..

До  рассвета еще долго. Ветер утих. Тучи сошли с неба, обнажив желтую косточку месяца. Мир обманчиво тих и безмятежен. Легко обмануться. Признать, даже хочется.