⛓ Наконец вышел новый эпизод флагманского подкаста на «Холоде». Он уже несколько недель был в состоянии практически-готов, но работа над материалом (текст и подкаст опубликованы одновременно) затянулась из-за того, что главный герой — питерский филолог и политик Александр Кобринский — пригрозил редакции судом. Пришлось дополнительно выверять формулировки, но в итоге, кажется, вышло мощно и убедительно. Конечно, собирая подкаст, я в определенном смысле ориентировался на работу коллег из «Проекта» про Михаила Скипского. Мы, к сожалению, смогли использовать чуть меньше аудио, чем хотелось бы — не все героини разрешили использовать голоса даже в изменном виде — но подкаст стоит послушать хотя бы ради рассказа девушки, которую в тексте зовут Вероника, о том как ее без согласия заковали в наручники и сфотографировали в них. А также ради фрагментов разговора нашего спецкора Сони Вольяновой с самим Кобринским. Он, конечно, весьма выразительный собеседник — и это еще только малая часть интервью, которое длилось в общей сложности несколько часов! В общем, spread the word.

https://holod.simplecast.com/episodes/kobrinsky

Подкаст про Кобринского и девушек в наручниках скачали за первые сутки больше 12 тысяч раз. Для условной Медузы цифра небольшая, но для нашего инди-проекта очень даже неплохо. Тем более, что материал продолжает расходиться. Наверстывайте, если еще не: https://we.fo/1523732287

СЕКСУАЛЬНЫЕ ДОМОГАТЕЛЬСТВА И АКАДЕМИЧЕСКАЯ ЭТИКА

Издание Холод - герои (cложная тема) и молодцы (хорошо сделано). Очень качественное расследование про сексуальные домогательства в академической среде. Именно так должны выглядеть расследования, когда речь идёт не про уголовные преступления, а про вопиющие нарушения академической этики, несовместимые с работой в вузе. Насколько я понимаю, большая часть организаций, в которых работал этот персонаж, уже разорвали с ним отношения - даже если публично не объясняли причин разрыва. И остальные разорвут.

https://holod.media/2020/11/18/kobrinsky/

Филолог и доцент Вышки в Санкт-Петербурге Андрей Костин высказался по поводу нашего текста о Кобринском в фейсбуке. Публикуем его пост здесь.

Важная, ожидаемая и нужная публикация. Замечание для друзей извне русистского филологического сообщества. Александр Кобринский - не просто, глядя изнутри сообщества, какой-то очередной профессор-харрассер (и дело не в БДСМ-практиках, трактовка которых здесь раскрывает проблему очень показательно).

Кобринский много лет делает вещь, институционально значимую для сообщества - он (с коллегами) проводит летние молодежные школы по русской филологии, и они много содержательнее, чем может быть прочитано из этих скупых слов.

В конце июня - начале июля, когда эти конференции обычно проводятся (конец учебного года, белые ночи), в Петербурге оказывается множество первоклассных филологов-русистов (в частности, в конце июня в 2000-х раз в два года в ЕУ проводились Эткиндовские чтения).

Кобринский придумал, что можно использовать удачное совпадение времени и места, чтобы организовать очень продуктивную научную летнюю школу - действительно замечательные ученые, специалисты в области, и не одна/два, а много, читают каждый день несколько больших докладов, и вперемешку с этими "взрослыми" заседаниями (конференция проходит без секций, все участники постоянно собираются в одном зале) студенты и аспиранты (со всей страны; работа по распространению информации о конференции велась и ведется не менее серьезная, чем по подбору лекторов) делают свои сообщения, обязательно с оживленной и хорошей дискуссией.

При этом основная часть конференции проводится в каком-нибудь пионерском лагере или базе отдыха на Карельском перешейке на берегу озера. Каждый вечер или по меньшней мере раз за конференцию - шашлыки с их спутником алкоголем. Лето, белые ночи, озеро, насыщенная интеллектуальная жизнь, закрытое пространство, - если вам кажется, что это то, как должна быть описана идеальная молодежная конференция, то это ваша идеальная молодежная конференция.

Но. Если вы прочитали текст на Холоде, вы можете представить, что было в этих конференциях и что-то еще, что оказывается укрытым под идеальными словами о лете, молодости и знании. Прицепляю к этому посту запись с текстом, написанным из женской и студенческой оптики, но не стоит полагать, что этого не было видно с другой стороны.

В эти летние конференции за долгое время их проведения оказались вовлечены десятки специалистов-филологов, из самых известных, заметных, лучших. Которые ехали туда, потому что им предлагали замечательное время, место, компанию и благородную цель - передать знания молодым. И через нее прошли сотни студентов и аспирантов, очень многие из которых выбрали и закрепились в академической карьере, кто-то успел уже защититься, они делают замечательную работу и формируют ядро сообщества в своем поколении.

И вместе с тем постоянно, хотя бы на краю разговоров о конференции оказывались шепотки, упоминания и умолчания о том, что не выносится в публичный разговор и о том, что в самом устройстве конференции, том, как она институционально устроена, есть то, что не прописано в open call.

В последний раз я принимал участие в конференции в 2018 г. (на самом деле, в 2017, как все быстро!). Мы ехали туда с коллегами в машине и обсуждали - правильно ли делаем, что согласились и едем? И все же доехали, прочитали свои лекции, послушали замечательных студентов и аспирантов, развлекли себя шашлыком и живым общением на берегу озера и уехали на следующий день. Я принял для себя решение никогда туда больше не ездить.

Год назад была еще увлекательная беседа с коллегами на берегу San Francisco Bay - а вот что делать с конференциями Кобринского, как быть? Ведь вот это, с одной стороны, хорошее и нужное дело, а с другой - так дальше продолжаться не может. На том и перешли к другим темам.

И мне представляется поэтому, что это очень важный кейс и очень важный тест для большого нашего сообщества.

Как мы из него выйдем? Сделаем вид, что публикации на Холоде не было? Проговорим мантру о большом и важном деле? Снова вспомним строчку Галича? Или что-то можно сделать? (сколько я знаю, в этом году, например, была попытка создания для конференции соответствующего гайдлайна - удалась ли она? последствий не знаю)

​​«Я вышел на улицу посмотреть на горящий дом со стороны — зрелище страшное и ужасающее. Горят оба этажа, ветер (больше 25 метров) распространяет пламя и уносит сгоревшие остатки в море. <...> Укрепилось чувство, что живем будто на пороховой бочке».

32-летний геофизик Денис Мельников отправился в годичную экспедицию в Антарктиду в начале января.

Сегодня «Холод» публикует второй его дневник. В этой части Денис продолжает рассказывать о буднях команды, пингвинах, апатии и внезапных происшествиях: пожаре, который уничтожил несколько построек и оставил всю команду без телефонной связи.

Читать текст можно по ссылке: https://holod.media/2020/11/20/dnevnik-polyarnika-2/

Большинство людей, которые упоминаются в тексте, были представлены в первой части дневника Дениса Мельникова. Если вы ее не читали, советуем начать с нее: https://holod.media/2020/05/26/dnevnik-polyarnika/

Александр Горбачев о профайле Ларисы Брычёвой

Как известно, в английском языке есть позаимствованное из языка советского слова apparatchik. В Америке в последние годы это слово часто употребляется рядом с сочетанием «deep state» — этот раскрученный Трампом термин подразумевает неких многочисленных бюрократов, которых никто не избирал, но которые при этом все решают в государстве, портят американцам жизнь и пьют из них кровь с помощью налогов. Насколько это представление соответствует действительности — вопрос спорный; американскую бюрократию и правда ненавидит, думаю, примерно любой человек, который когда-либо пытался чего-то от нее добиться.

В современной России употребление понятия «deep state» совсем проблематично — в США оно противопоставляет назначенцев и политиков, выигрывающих выборы в открытой борьбе, а у нас эта оппозиция попросту не работает: политики, выигрывающие выборы, и есть чаще всего назначенцы. Если кто и выглядит максимально похоже на зловещих бюрократов, которые где-то там все решают, никак не отсвечивая, так это сотрудники администрации президента. Они ведь и на радарах появляются в основном как какие-то глубоко законспирированные агенты зла — все эти бесконечные анонимные источники, несть им числа, врут в половине случаев, если не в большинстве.

Лариса Брычева — удобный символ российского deep state. Глава Главного правового управления АП, уже одно название которого наводит скуку, начинала работать еще в 1990-х, когда в авральном режиме соотносила старое, но действующее советское законодательство с новыми российскими законами. Прошло почти 30 лет, а Брычева все еще на своем месте, и роль ее давно уже куда более амбициозная — поскольку исполнительная власть в России эпохи Путина подменила собой все остальные, именно ГПУ и ее руководительница фактически и занимаются сочинением законов, по которым нам приходится жить. Иногда — приглушая безумные думские инициативы; иногда — усугубляя; но во всяком случае действуя сугубо на информационной периферии.

Текст, который написала для «Холода» Анна Пушкарская, пытается немного осветить эту серую зону российской политики и ее действующих лиц. Перед редактором такого материала, как мне кажется, стоит две основных задачи. С одной стороны: бюрократия потому так и сильна, что умеет запутывать, заговаривать, усыплять; важно было, не потеряв существенных моментов и процедурных деталей, все-таки рассказать внятную и компактную историю про людей, которые только и делают, что работают с документами. (Первый драфт был в два раза длиннее, разгружали совместными усилиями). С другой, хочется, конечно, за всеми этими служебными записками и экспертными комментариями увидеть живого человека со своими амбициями и мотивациями — и вот в случае Брычевой это особенно трудно: она выходит такой женщиной в футляре, которую абсолютно все ее знакомые характеризуют только с профессиональной стороны. Про ее жизнь за пределами работы получилось что-то узнать только полунамеками, которые даже в текст было невозможно вставить (но которых мне хватило, чтобы составить в голове теорию про человека, который навсегда ушел в работу после личной трагедии). Впрочем, журналистский сторителлинг всегда работает только с наличной информацией — и потому почти никогда не бывает исчерпывающим. А обогатить наше понимание того, как работает кремлевская государственная машина, кажется, получилось в любом случае.

https://holod.media/2020/11/13/gpu-brycheva/

​​Друзья, напоминаем, что нас не финансируют ни АП, ни оппозиция, ни Межгалактический совет.

Наши расследования появляются благодаря вам. За счет ваших пожертвований мы можем ездить в командировки, платить гонорары авторам и иллюстраторам.

Поддержите нас:

holod.media/donate/

18 ноября «Холод» опубликовал текст «Блистательный профессор» — о филологе, политике и экс-преподавателе двух вузов Александре Кобринском, которого студентки обвиняют в неэтичном поведении и домогательствах.

Кобринский убеждал «Холод», что его история не имеет общественной значимости, поскольку он больше не депутат и не преподаватель. Однако вот что написала в фейсбуке участница организованной Александром Кобринским «Летней школы по русской литературе» Светлана Мамонова, которая отправилась туда уже в 2020 году — когда Кобринский уже не занимал пост преподавателя и уже несколько лет как не был депутатом петербургского заксобрания.

Я, студентка 3 курса филфака МГУ, тоже побывала в этом году на школе. Из близких мне преподавателей про то, что творится внутри школы, никто не знал, но от некотрых участников я слышала, что им советовали держаться подальше от Кобринского. Пройдя через этот опыт лично, могу сказать, что многое в этой статье правда. На неофициальной части школы действительно огромное количество алкоголя. Школа проходила 5 дней, и каждый вечер участникам предлагалось выпить. Многим участницам А. А. Кобринский настойчиво предлагал выпить, хотя те отказывались.

Неоднозначные знаки внимания он оказывал также многим участницам. Мне настойчиво предлагал остаться ещё на один день после окончания школы, выслать ему паспортные данные, чтобы поменять билеты на поезд. Многие участницы говорили о том, что не чувствуют себя в безопасности, и избегали общения с А. А. Кобринским. Впервые оказавшись в такой ситуации, я сначала не понимала, в чем дело. Он действительно умеет казаться доброжелательным и открытым человеком. Когда я поняла, что что-то не так и что то, как он себя ведёт, это ненормально, мне было страшно и стыдно.

Хотелось поскорее оттуда уехать. Я понимаю тех людей, которые отказываются называть свои имена, и считаю, что требования назвать конкретных личностей бессмысленны и некорректны.

Я рада, что эта тема поднялась и что больше и больше внимания обращается на случаи неэтичного поведения преподавателей по отношению к студентам. Я откажусь от публикации статьи в журнале Летней школы. Вряд ли это что-то поменяет, но на фоне таких фактов ни о какой науке и «высоких идеях» речи идти не может.

Читайте текст:

https://holod.media/2020/11/18/kobrinsky/

​​На основе материала «Холода» «Дорога в Аскиз» снимут сериал «Мерзлая земля»

Это будет российский сериал, снятый российской студией «Нон-Стоп Продакшн» по заказу американской платформы «Topic», пишет Variety. Режиссером станет Валерия Гай Германика. Съемки начнутся весной 2021 года и будут проходить в Мурманской области, в городе Апатиты.

«Дорога в Аскиз» — расследование Таисии Бекбулатовой о маньяке, который в течение пяти лет безнаказанно убивал женщин.

Читать текст по ссылке: https://holod.media/2019/08/22/road-to-askiz/

Филолог и доцент Вышки в Санкт-Петербурге Андрей Костин написал еще один пост о ситуации вокруг Кобринского и летней школы. Он рассказал подробную история знакомства с Кобринским, воспоминания о летних школах, рассказал, почему перестал принимать в них участие, а главное — сформулировал для себя правила взаимодействия институций и преподавателей со студентами, которые можно назвать универсальными. Публикуем его пост здесь.

Простите, друзья, я понимаю, что вам это может быть неприятно, но мне кажется важным еще раз вернуться к вопросу о летних школах Кобринского.
Мне не интересно обсуждать самого организатора и то недопустимое, что происходило на школах (то, что происходившее на школах было для многих, и долго, травматичным и ломающим; что следует доверять свидетельствам о травме, каким бы незаслуживающим доверия или незначительным оно со стороны ни казалось, - мне представляется не подлежащим обсуждению, и во всяком случае я не буду обсуждать это здесь; оставляю за собой право тереть соответствующие комментарии).

Мне кажется важным поговорить (это чудовищно бессмысленное здесь слово) о том, как я лично не помешал (не сделал попыток помешать, позволил) этому институту существовать так долго.

Я не буду обвинять никого, кроме себя, и изложу собственную историю - так, как я ее вижу, задавая вопросы к тому, как я ее вижу.

Я лично познакомился с Кобринским в 2005 или 2006 году. Это была встреча у него на квартире. Я был с женой, с нами было еще несколько человек. Кобринский произвел на меня неприятное впечатление, но неотчетливое и несильное.

К школам. Я участвовал в них четыре раза, все четыре раза - в качестве лектора и дважды как член оргкомитета.

Первый случай был в 2009 году. Не помню, как я туда попал. Кажется, это был второй случай, когда школа проходила при институциональном участии ИРЛИ. От меня как ученого секретаря формально зависела простановка институциональной привязки на титуле. Что я знал о конференции? За ее организацию от ИРЛИ отвечал сотрудник института, квалификации которого я доверял, так что не дать конференции грифа оснований не было. В конференциях предыдущих годов в качестве "молодых" приняли участие несколько моих коллег и друзей, которых я знал как очень хороших специалистов; некоторые из них - не один раз. Кто-то из них дарил мне конференционные сборники со своими статьями, которыми были довольны. Обложки сборников изображали веселую беспечную летнюю жизнь. Все это вызывало доверие. При этом я слышал, что организаторы конференции (не только Кобринский) используют ее в том числе и для (разной степени) эротических отношений с участницами, - но при этом мне рассказывали, например, историю о том, что Кобринский - несчастный одинокий мужчина, постоянно ищущий "свою единственную", и о том, что К. адекватно реагирует на "нет". В целом, создавалось ощущение, что вся эта порождающая шуточные обмолвки обстановка завязана на отношениях консентных, уважительных и равных.

Это звучит чудовищно и это реальный ад, да.

В 2009 году у меня был грант, часть средств по которому было очень сложно тратить, и я, порадовавшись (!) тому, что конференция пройдет в ИРЛИ, предложил Кобринскому оплатить расходы по изданию конференционного сборника, попросив при этом включить меня в оргкомитет. Работа оргкомитета - та ее часть, которую я видел, была вполне стандартной и академичной. Присланные тезисы, чтение, оценка, сводная таблица, ранжирование по баллам. Как оказывается, после этого Кобринский потребовал от отобранных вести с ним переписку через вконтакт. Я ничего об этом не знал (или выместил это знание из памяти). Не помню, в какое время мне рассказали, что организаторы требуют от участниц фотографий и отбирают по ним. Сказано это было так, что решительно нельзя было понять, правда это или шутка про ту самую эротическую вольность конференции. Поскольку у меня был опыт работы в оргкомитете без фотографий с серьезным отбором, я решил, что это шутка. Опять же, это звучит адски, и это реальный ад.

В самой конференции я принимал участие, приехав на своей машине к базе отдыха, где все это происходило, примерно за полчаса до назначенного времени моей лекции.

У нас был маленький ребенок, возможности уделять конференции много времени не было. Было много приятных людей и знакомых, хорошая дискуссия, замечательное озеро с соснами. Тепло, солнечно, кто-то купался. Я уехал до того, как закончились заседания того дня. Кобринский как организатор вел себя очень любезно. Я общался преимущественно с друзьями, которые там были. Все это оставило очень приятное впечатление.

Я уехал домой, мы издали сборник, с этой стороны все было вполне академично и прилично. Кобринский попросил бумагу о том, что ИРЛИ подтверждает проведение конференции на своей площадке, что все было академично, и все всем довольны. Я поставил подготовленный им текст под институтскую шапку, распечатал и поставил подпись. Не помню, готовил ли я такие бумаги в следующие годы своего ученого секретарства.

(черт. черт, черт, черт. как же хорошо, что в 2015 я эту работу оставил)

На следующий год я снова принял участие в конференции. И как член оргкомитета, и как лектор. В тот год конференция не только получала гриф ИРЛИ, но и впервые несколько дней проходила на площадке института. Вопросов к этому после прошлогоднего опыта не было. Отбор тезисов - то, как я его видел - проходил так же, как и в прошлом году. Я читал свою лекцию в институте. Неправильно понял формат и, поскольку в прошлом году у меня была на доклад полная секция, прочитал чудовищно длинную лекцию, все устали и сдохли. Это был последний день конференции; не помню, чтобы я принимал тогда участие в каком-то фуршете, вообще все было очень сумбурно; начиналась великая летняя жара 2010 года.

В 2013 году в новостях всплыло сообщение о взломанной переписке Кобринского, с поминаемыми эпизодами БДСМ практик (точно помню упоминание катетера). Новость я слышал на Эхе Москвы; лезть смотреть взломанную переписку, конечно, не пошел; от стигматизации БДСМ (в новости ничего не говорилось о людях, о принуждении, только упоминание о практиках) отдельно тошнило, плюс петербургское Яблоко запустило ответ о клевете и вмешивании в личную жизнь. Я сделал себе помету, что эта новость как-то не вполне соответствует тому, что я думал о Кобринском (до этой новости я ничего про БДСМ в связи с Кобринским не слышал), но в целом, скорее, его поддержал.

(черт. взломанная переписка. журналистская этика. черт)

В следующий раз я столкнулся с конференцией в 2015 году. У меня впервые появилась ученица (то есть вообще кто-то, научной работой кого я руководил), переехавшая в Петербург из Новосибирска в том числе писать диссертацию по XVIII веку. Я хотел поскорее социализировать ее в той среде, где, как мне виделось, шла основная молодежная академическая жизнь в филологии. И я предложил Лене податься на летнюю школу Кобринского, - это казалось хорошей и удачной идеей. (черт) Мы подготовили тезисы и отправили их в оргкомитет. Тезисы прошли отбор, и Кобринский предложил мне выступить на школе лектором. Я не видел, почему мне стоило бы отказываться. Когда проходила школа, у меня снова был маленький ребенок; я снова мог приехать ненадолго.

Я снова приехал на своей машине, дико как-то заблудившись - поехал на старое место, где все было в 2010 году, оказалось, оно км в 30-40, созванивался, с грехом пополам добирался. Кобринский снова был любезен как организатор. Снова множество замечательных лиц, друзья, озеро, солнце, очень приятно; у Лены был удачный доклад; я тоже что-то такое рассказал. Я пробовал поговорить между делом с Леной - она как-то была ошарашена и не очень чувствовала себя на месте; я списал это на обычные чувства паранойи на конференции, от которой много ждал, - у самого так было. Я снова не пил и не остался на вечер, - простите, семья, за рулем, никак, - и уехал.

На следующий день позвонила Лена и начала с вопроса, - “Андрей Александрович, простите, а Александр Аркадьевич <заминка; черт, я лучше всего помню эту заминку> - хороший человек”? Я понял, в какую сторону клонится разговор, но все же спросил: “А что просходит”? Лена дала ответ путаный и плохо семантизированный, но по нему было достаточно понятно, что дело в той самой эротической стороне школы, и что Лена чувствует себя в опасности. Я сказал, что какой человек Кобринский, я не знаю; кажется, в остальном и ничего, но что он в этом случае небезопасен, и лучше держаться от него подальше. Не помню, звонила мне Лена, еще находясь на той самой базе, или из машины своего молодого человека, который за ней приехал. Но что точно - добиться этого самого приезда ей оказалось очень сложно, - хотя бы потому, что она, как и большинство участников, решительно не представляла себе, где находится (посреди леса у озера где-то под Петербургом); точно ответить мог Кобринский, а он, кажется, настаивал на том, чтобы отвезти на своей машине и допытывался причин.

Кобринский потом долго еще до Лены докапывался, по телефону и через соцсети; она благополучно отбивалась, но трясет ее от воспоминания до сих пор. Мы подготовили, между тем, статью в этот их конференционный журнал. Статья попала, кажется, в последний выпуск, где публиковались участники той школы, это было очень долго - и сейчас я думаю, что Кобринский специально так тянул, чтобы максимально долго не выпускать Лену из коммуникации.

(черт, черт, черт. Я мог, мог, мог посоветовать ей напечататься где-то еще, она даже советовалась; но я отделался чем-то вроде “давайте отграничим профессиональную коммуникацию от всей прочей дряни и сделаем это”; какой я козел)

Понятно, что после этого случая, когда я говорил со студентами о кобринских школах, я всегда старался дать понять, что это может быть опасно (но с мантрой о том, что там есть и важная и продуктивная научная сторона; черт, черт, черт, как?)

Но самое необъяснимое произошло в 2017 году. Я снова поехал на эту школу лектором. Решительно не помню, как это случилось. Понятно, что я не напрашивался. Звал, кажется, не Кобринский. Переписку о теме я вел с Балакиным.

Приглашение было, скорее всего, по телефону или в разговоре в институте. Почему я не отказался? Не помню, не могу сказать. Поскольку возможно любое объяснение, приму самое отвратительное из правдоподобных, - просто подумалось: от таких предложений не отказываются.

Я планировал, как и все предыдущие разы, съездить на школу только на свою лекцию и потом уехать. Но тут мы с женой решили, что, раз как раз накануне лекции наших детей возьмет к себе на лето бабушка, можно наконец дать себе почувствовать хоть какое-то облегчение после очень тяжелых первых 2,5 лет младшего ребенка - поедем, останемся на вечер, развеемся. Потом еще оказалось, что туда же едет одна из самых ценных моих друзей и лучших известных мне ученых, и все сложилось. Мы поехали туда вместе. В машине поделились сомнениями о том, стоит ли вообще ехать и не делаем ли мы этим зло? Ответить не смогли. Приехали; Кобринский и его помощницы как всегда были организаторски очень любезны (К. сумел нам в последний момент организовать ночевку); лекции прошли отлично; молодежные доклады были увлекательные; мы съездили втроем в Выборг, очень хорошо; а потом настал вечер. И это был алкогольный угар.

Студенты и аспиранты вокруг были замечательные, песни воодушевляющие, разговоры интеллектуальные. Но все как-то очень быстро пьянели. Я быстро пьянел. Выпивки было больше, чем закуски. Я старался оставаться включенным и создавать какую-то безопасность до последнего. Мы помогли довести нескольких вконец опьяневших девушек до их домиков. Уснул поздно. У жены ночью был дикий приступ аллергии. Проснулись рано. Очень болела голова. Почти у всех было похмелье. Мы прослушали утренние доклады, ради которых вообще затеяли всю эту ночевку, и уехали в город. Было очень стыдно. Стыд похмелья соединялся со стыдом участия в том, в чем не очень понятно, стоило ли участвовать, и где постоянно не оставляло ощущение опасности.

Вспоминались, например, слова одной знакомой за год-полтора до этого - “Если брюнетка и с лишним весом, к Кобринскому ездить можно, мальчикам не страшно, стройным блондинкам - никогда”. Было совершенно непонятно, зачем я в этом поучаствовал. Со стороны при этом все это могло выглядеть очень приятно. Жена, вернувшись, выложила фоточки. “Провели два чудесных дня в Цвелодубово...”, - написано в посте; “Андрей делится опытом с молодежью. Все очень серьезно”, - текст к одной из вечерних фоточек. Смотреть на это сейчас без ужаса невозможно.

Мы рассказывали друг другу истории об этой школе. Говорили воодушевляющие слова. Вешали фоточки. “чудесные дни”, “очень серьезно”, “замечательная”. Забывая про головную боль, стыд и то, что замечалось и не замечалось.

Этот рассказ слишком затянулся. Коротко. После того июля я понял, что не смогу участвовать больше в этих школах. Меня, впрочем, и не звали. Осенью Кобринский в очередной раз пришел в ИРЛИ собирать подписи за “Яблоко”. Я отказался.

С осени 2017 я начал говорить с коллегами о том, что можно было бы сделать, чтобы этих школ не было или они стали менее страшными. Разговоров было не меньше пяти. Организовать что-то свое в то же время, чтобы выбить у К. базу? Ерунда. Начать говорить? А что мы знаем? А мы можем рассказывать то, что знаем, если информация у нас из вторых рук? А что делать с самой институцией?

В этом месте можно было бы написать что-то, что, может быть, могло бы меня оправдать, но я лучше поблагодарю, - тех людей из московской Вышки, которые после майских публикаций о харассменте в МГУ и ВШЭ (этически едва ли не провальных) смогли собрать материалы, которые помогли в публикации Холода.

Перечитав всю эту долгую простыню, я могу, кажется, попробовать, исходя из своего опыта, ответить на вопросы, что можно было и можно сделать, чтобы это все и такое же не случилось.

- Я, как и, кажется, многие вокруг, очень люблю делиться положительным опытом и не люблю - неприятным, травмирующим и стыдным. На этих летних школах было того и того с избытком. В публичные, да и приватные высказывания они попадали диспропорционально. В следующий раз, например, планируя выложить воодушевляющую фоточку с какого-нибудь мероприятия, мне стоит подумать, действительно ли оно того заслуживает, и точно ли ей соответствуют выбранные тобой слова.

- Если мне расскажут, что где-то в академическом месте на регулярной основе иерархически старшие мужчины весело и привольно с эротическими экскурсами проводят время с иерархически младшими женщинами, я не буду думать про веселье и привольность, а поставлю на их место принуждение. Или хотя бы поставлю их под сомнение.

- Если мне расскажут, что институция, которой я доверяю, институционально (скрыто) отстраивается на этически недопустимых принципах (требует фотографии участниц при отборе на научную конференцию, например), я не буду ей доверять без обоснованной фальсификации рассказа.

- Этически недобросовестные публикации в СМИ. Лучше бы было, если бы их не было, с ними нужно бороться и это горе. Но если они появляются, их неэтичность - не повод считать их несуществовавшими. Если кому-то из моих знакомых, которым я могу дать совет, исходя из подобных публикаций, в общении с кем-то может угрожать опасность, я постараюсь как-то дать им понять, что если они почувствуют опасность, стоит довериться этому чувству.

- Если человек рядом со мной попал в ситуацию преследования или насилия (в любых фомах, простите, травмирующих его/ее), я прежде всего буду пытаться свести возможность этих преследования/начилия к минимуму, вплоть до их полного исключения, а не пытаться “нормализовать” порождающие их взаимодействия.

- Я не буду позволять себе вытеснить знание о том, что институция, с которой мне предлагается вступить во взаимодействие, допускает, поддерживает или производит этически недопустимые действия. Любое “нормальное” взаимодействие с такой институцией я буду считать осознанным, обусловленным прежде всего моим решением; наносящим мне репутационные потери.

- Самое важное. Исходя из личного опыта повторю то, о чем несколько раз уже говорил в других местах. Я не верю в формулу “все все знали”. Она представляется мне опасной и разъедающей. Я верю в “кто-то что-то знал и многие что-то слышали и замечали”. Главная проблема здесь как раз - как превращать эти индивидуальные недопонимания и травмы в коллективное конвенциональное знание. Оно не может сложиться без коллективного публичного разговора. Его нам очень не хватает.

- Молодежные конференции (да вообще любые) не стоит проводить в местах с неустойчивой мобильной связью, без мобильного интернета, без отчетливого представления участников о том, как им в случае необходимости самостоятельно и без трудностей покинуть место. В программе или конференционных материалах должен быть адрес; если она проходит не в городе - координаты GPS; карта с планом ближайших дорог, населенных пунктов и расстояний; расписание автобусов; телефон независимой службы такси, и пр. Любая конференция, проводящаяся “как на подводной лодке” - это риск; этот риск должен быть отрефлексирован и организаторами, и участниками.

- Бесплатный алкоголь на мероприятии, предполагающем четко формализуемое иерархическое различие участников, недопустим.

​​Провели опрос в инстаграме и узнали, что больше половины наших подписчиков не читали «Дорогу в Аскиз».

Это расследование о маньяке из Абакана. Пять лет он убивал и насиловал женщин, но его никто не искал. Выжившие девушки раз за разом писали на него заявления, но следователи каждый раз отпускали серийного убийцу, убеждая девушек отозвать свое заявление. Отпущенный на свободу, маньяк продолжал насиловать и убивать девушек.

Ссылка на расследование «Холода»: https://holod.media/2019/08/22/road-to-askiz/

Внутри текста будет первая серия первого сезона подкаста «Трасса 161». Это аудиоверсия нашего материала.

«Перед глазами всегда миллион сценариев того, как в университете об этом [поцелуе с парнем] узнают и расскажут родителям».

В ноябре вышел в прокат веб-сериал «Я иду искать» о московских ЛГБТК+ студентах. Герои сериала разбираются со своими чувствами и пытаются понять свою идентичность.

Коллеги из doxajournal записали истории квир-студентов о том, как молодые люди принимают, переживают и демонстрируют свою гендерную и сексуальную идентичность.

Читайте текст по ссылке: https://doxajournal.ru/uni/gender_sexual_identities

​​Художница Юлия Цветкова вошла в список 100 женщин года по версии BBC наряду со Светланой Тихановской и Оксаной Пушкиной.

По этому поводу решили напомнить о ее истории, которую записали в июне этого года. В ней Юля рассказывает о себе, своих рисунках, взглядах, феминизме и уголовном деле.

«Мне много раз предлагали сделку со следствием, но я отказывалась. Вся эта история помогает мне узнать себя. Конечно, в моем опыте нет ничего хорошего: это страшно тяжело, я врагу такого не пожелаю. Лучше знакомиться с собой какими-то другими способами. Но раз уж я оказалась в этой ситуации, я стараюсь найти в ней хоть что-то приятное. Сейчас я как никогда четко понимаю: мои убеждения — это не дань моде, не что-то наносное. Это круто — когда у тебя есть что-то, за что ты готова сесть».

Текст по ссылке: https://holod.media/2020/06/12/yulia-tsvetkova/

Государственно-правовое управление президента (ГПУ) — могущественное ведомство. Здесь пишут поправки в Конституцию, превращают в законы политические решения и блокируют не нужные Кремлю законопроекты. Анна Пушкарская рассказывает историю ГПУ и его главы Ларисы Брычевой — чиновницы, которая занимает этот пост дольше, чем Владимир Путин управляет страной.
https://holod.media/2020/11/13/gpu-brycheva/