❗️ «У вас ёсць прэзідэнцкія схільнасці»
Пра каго гэта кіраўнік дзяржавы?

Часть II: Пиратство как политический проект — между анархией и новой утопией

Если open source стал цифровым воплощением коммунитарных идеалов через созидание, то пиратство — их радикальным политическим продолжением, бросившим вызов самой основе капиталистического порядка: институту интеллектуальной собственности. Пиратские партии, возникшие в середине 2000-х как ответ на криминализацию файлообмена, превратились в глобальное движение, ставящее под вопрос не только копирайт, но и саму возможность «владеть идеями» в цифровую эпоху. Их манифесты напоминают смесь либертарианского активизма и левой утопии — странный синтез, который лишь подчеркивает, что в XXI веке старые идеологические границы растворяются в море битов.

Пиратский Интернационал: демократия поверх барьеров
Отправной точкой стал шведская *Piratpartiet* (2006), возникшая в знак протеста против рейда на серверы The Pirate Bay. Ее успех (7.1% на выборах в ЕС-2009) показал, что требование «свободы информации» — не маргинальная идея, а массовый запрос поколения, выросшего в интернете. К 2010-м пиратские партии оформились в *Pirate Parties International* — сеть из 60+ стран, объединенных принципами:
1. Реформа копирайта — сокращение сроков монополии, легализация некоммерческого обмена;
2. Право на приватность — против массовой слежки;
3. Прямая демократия — цифровые платформы для участия в принятии решений.

Это не просто лозунги — в Исландии пираты после кризиса-2008 участвовали в написании «краудсорсинговой» конституции, в Германии их депутаты продвигают законы о транспарентности госрасходов. Их риторика апеллирует к «цифровому общему» (*digital commons*), где знания, как вода или воздух, принадлежат всем. Но в отличие от open source-сообществ, пираты идут дальше — они хотят не альтернативной экономики, но пересмотра правовых основ общества.

Экономика пиратства: между Мизесом и Маузером
Однако утопизм пиратской платформы сталкивается с классическими возражениями. Людвиг фон Мизес, теоретик австрийской школы, в работе *Human Action* (1949) утверждал: интеллектуальная собственность — не привилегия, а естественное право создателя. Уничтожение копирайта, по его логике, подорвет стимулы к инновациям: «Зачем писать книгу, если ее мгновенно скопируют без вознаграждения?». Современные последователи Мизеса, как юрист-экономист Ричард Эпштейн, добавляют: пиратство — паразитизм на чужом труде, «рыночный провал», требующий жесткого регулирования.

Но критики пиратства забывают, что капитализм уже породил альтернативы. Экономист Йохай Бенклер в *The Wealth of Networks* (2006) показывает: сетевые сообщества (от Wikipedia до Linux) создают ценность вне рынка, через «совместное производство» (commons-based peer production). Пиратство здесь — не воровство, но форма сопротивления искусственному дефициту, который корпорации навязывают в цифровой среде, где копирование стоит нуля. И если Мизес утверждал, что «монополия патентов часто тормозит прогресс» — пираты лишь доводят эту мысль до предела, предлагая отменить монополию вовсе.

Пиратская диалектика: разрушая, созидать
Парадокс в том, что пиратство как практика (нелегальный обмен) уже стало частью капиталистической системы — торрент-треки рекламируют VPN-сервисы, стриминговые платформы заимствуют пиринговые технологии. Но пиратство как политика остается угрозой: требуя отменить «собственность на идеи», оно ставит под вопрос саму возможность бесконечной коммодификации в постиндустриальном мире.

Именно здесь возникает разрыв с open source: если сообщества разработчиков действуют в правовом поле (лицензии MIT, GPL), то пираты сознательно нарушают закон, видя в нем анахронизм. Их цель — не создать параллельную этику, как в монастыре, но взорвать «собор» копирайта, чтобы на его руинах возникло новое право. В этом они ближе не к Марксу, а к Прудону с его максимой «Собственность — это кража», но перевернутой: «Кража — это восстановление справедливости».

Заключение: шторм, который только начинается
Пиратские партии пока остаются маргиналами в большой политике, но их влияние — в изменении самой рамки дискуссии. Когда ЕС в 2019 году принял директиву об авторском праве («статьи 11 и 13»), миллионы протестовали под пиратскими флагами — даже не зная, что повторяют аргументы Бенклера о «сетевом нейтралитете». Экономисты-ортодоксы в духе Мизеса правы в одном: без имущественных стимулов общество рискует потерять двигатель роста. Но они не замечают, что «двигатель» уже сменился — алгоритмы ИИ обучаются на пиратских библиотеках Sci-Hub, музыканты зарабатывают на концертах, а не на альбомах. Пиратство не утопия, но симптом: капитализм, запрещающий копировать биты, похож на феодала, требующего плату за солнечный свет. Возможно, будущее — за странным гибридом, где право Мизеса на прибыль уживается с пиратской мечтой о мире без искусственных границ. Как писал теоретик медиа Вильям Гибсон: «Бущее уже здесь, оно просто неравномерно распределено». Пиратские партии — это авангард, картографирующий океан, где тонет старый корабль под названием «интеллектуальная собственность».

Друзья, если кто-то в Минске - буду рад увидеть на презентации своей новой книги. 13 марта - в Академии управления при Президенте, 14 - в Президентской библиотеке в 10 утра, 15 - на книжной ярмарке на центральном стенде, тоже около часа дня.

Сергей Полетаев об итогах переговоров США и Украины: «Похоже, в общих чертах контуры мирного договора Москва и Вашингтон согласовали: они не включают в себя никаких военных гарантий и перспектив интеграции Украины в НАТО, но включают смену власти в Киеве.»

Подробнее:

https://www.kommersant.ru/doc/7565493

Американские представители уже направляются в Россию, чтобы обсудить условия прекращения огня на Украине, заявил президент США Дональд Трамп.

«Люди направляются в Россию прямо сейчас, мы надеемся, что сможем добиться перемирия», — сказал он.

И пополнение в нашей библиотеке!

🔫🍾 Оказалось, что перед встречей была и охота, и выпивка. И сейчас сложно проверить, но якобы наша делегация (в то время к «нашим» я относил часть украинской элиты, с которой я работал) загадала: если на охоте убьют кабанчика, значит, мы не подписываем соглашение о пролонгации Союза, уходим в самостоятельное плавание. Если охота будет неудачной — значит, у нас еще не хватает силёнок для независимого плаванья.

Был тогда премьер-министр Фокин, очень достойный человек и, на мой взгляд, один из лучших премьеров. Но на нашу общую беду он оказался хорошим охотником и с первого выстрела завалил кабанчика, попав ему прямо в глаз. И тогда украинская делегация почувствовала, что у нее достаточно сил, ресурсов — взяли и поменяли текст выступления президента, решили действовать не на сближение, не на сохранение Союза, а на распад.

Часть III: Дистрибутивы Linux как цифровой фундаментализм — от Debian до Ubuntu в духе Убунту Десмонда Туту

Если open source — это новая религия цифровой эпохи, то дистрибутивы Linux становятся ее сектами и деноминациями, каждая со своей догматикой. Одни, как Debian, строго следуют «евангелию» свободного ПО, отвергая любые компромиссы с проприетарным кодом. Другие, вроде Red Hat или SUSE, строят коммерческие культы, где священные тексты (исходники) доступны всем, но поддержка и благодать (обновления) продаются за деньги. В этом разнообразии рождается цифровой фундаментализм — вера в то, что код должен быть либо абсолютно свободным, либо служить «высшей цели», будь то прибыль или всеобщее спасение. И здесь Ubuntu, названная в честь африканской философии коллективного бытия, становится мостом между радикальной чистотой и христианско-социалистическим идеалом Десмонда Туту.

Debian: цифровое монашество и догматы FOSS
Дистрибутив Debian, созданный в 1993 году, — это аскетичная практика «свободного ПО во что бы то ни стало». Его Социальный контракт запрещает включать в официальные репозитории даже драйверы с закрытым кодом — как средневековые монахи отказывались от роскоши ради духовной чистоты. Сообщество Debian напоминает орден францисканцев: разработчики-добровольцы следуют «Конституции», избирают лидера голосованием и верят, что их труд приближает мир к цифровому искуплению. Их фундаментализм — не фанатизм, а этический выбор: если код контролирует жизнь людей, он должен быть прозрачен, как слова Писания.

Red Hat: храм с платным входом
Коммерческие сборки вроде Red Hat Enterprise Linux (RHEL) — иная теология. Они не отрицают открытость (исходники доступны через CentOS), но монетизируют «спасение» — стабильность, патчи, поддержку. Это похоже на Реформацию: Мартин Лютер перевел Библию на народный язык (сделал знание доступным), но протестантские церкви все равно живут на пожертвования. Red Hat, купленный IBM за $34 млрд в 2019, доказал: даже в мире open source можно построить империю, если продавать не код, а уверенность. Критики называют это лицемерием, но здесь та же логика, что у монастырей, торгующих свечами: святость не кормит сама по себе.

Ubuntu: «Я существую, потому что мы существуем»
В 2004 году южноафриканский предприниматель Марк Шаттлворт создал Ubuntu Linux, назвав его в честь философии, которую Десмонд Туту описывал так: «*Убунту — это вера в всеобщую связь человечества. Ты становишься человеком только через других*». Туту, лауреат Нобелевской премии мира, видел в Убунту основу пост-апартеидного общества — христианский социализм, где община важнее индивидуума, а справедливость достигается через диалог. Ubuntu Linux воплотил это в коде:

1. Доступность — установка в «три клика», поддержка редких языков (вплоть зулусского);
2. Единство многообразия — гибридная модель: ядро свободное, но есть проприетарные драйверы для удобства;
3. Коммьюнити-центризм — форумы, где пользователи помогают друг другу безвозмездно, как в сельской общине.

Шаттлворт, сам выходец из ЮАР, не скрывал вдохновения идеями Туту: «Мы хотели создать ОС, которая напоминает людям, что технологии — это не инструменты изоляции, а мосты между культурами». Ubuntu не боится коммерции (есть корпоративная версия), но прибыль — не цель, а средство поддержать «цифровую деревню». В этом парадокс: чтобы сохранить дух Убунту, иногда приходится заключать сделку с рынком — как Туту, критикуя капитализм, сотрудничал с западными фондами для борьбы с бедностью.

Фундаментализм vs. гибридность: новая этика цифрового мира
Спор между Debian и Ubuntu — это конфликт двух путей к свободе. Первые говорят: «Нельзя служить двум господам» (Мф. 6:24), вторые — «Отдавайте кесарю кесарево» (Мф. 22:21). Но оба лагеря объединяет вера в то, что ПО должно служить общему благу, а не частным интересам. Даже коммерческие дистрибутивы, как RHEL, косвенно следуют принципу Убунту: их код становится базой для бесплатных аналогов (AlmaLinux), обогащая экосистему.

Этот цифровой фундаментализм — не слепое следование правилам, а поиск священного в профанном мире IT. Как протестанты-пуритане верили, что Бог проявляется в повседневном труде, так разработчики видят в строчках кода миссию — сделать технологии инструментом человечности, а не контроля.

Заключение: когда код становится притчей
История Linux-дистрибутивов — это современная притча о том, как древние идеи перерождаются в цифре. Debian напоминает аскезу пустынников, Red Hat — средневековые монастыри-банкиры, а Ubuntu — христианских социалистов вроде Туту, которые боролись за справедливость, не отрицая реальности рынка. Туту говорил: «*Надежда — это умение видеть свет, несмотря на всю тьму*». В эпоху слежки, алгоритмической дискриминации и ИИ-колониализма, open source-сообщества — тот самый свет: доказательство, что даже в мире, где всё можно превратить в товар, остаются острова, где код пишется не ради прибыли, а ради слова «*убунту*» — «я есть, потому что мы есть».