Граждане Беларуси, постоянно проживающие в России, смогут избираться в органы местного самоуправления. Соответствующий проект одобрил Мишустин

Главный ресурс, которого не хватает Беларуси и белорусской экономике, - это люди. И дефицит этого ресурса чудесным образом не восполнишь. Потому что людей взять негде.

Минская милиция сейчас проводит рейды с целью выявления граждан не занятых в экономике.

Министр внутренних дел пообещал, что найдут каждого.

По состоянию на 5 марта общее количество вакансий в экономике составляло 190 тысяч человек.

Только по официальным данным Белстата, которые он опубликовал на этой неделе, на заработки за границу только в прошлом году из Беларуси выехало 112 тысяч человек.

С 2020 года из Беларуси эмигрировали от 500 до 600 тысяч, по скромным оценкам.

Пытались привлечь трудовых эмигрантов из других стран, оказалось, что трудовых мигрантов белорусскими зарплатами завлечь не получается.

И если работников у вас не хватает, а новых работников взять негде, то есть еще один способ решить проблему дефицита кадров. Надо заставить больше работать тех, кто пока еще остался.

Алексей Мазартов о том, почему Лукашенко хочет, чтобы белорусы работали больше

Open Source как синтез христианского нестяжательства и коммунитарных идеалов: цифровая агапе

Идея открытого доступа к знаниям, коллективного творчества и отказа от собственнических ограничений лежит в основе феномена open source. Однако его философские корни уходят глубже современных IT-трендов — они переплетаются с многовековыми традициями христианского нестяжательства и утопических коммунитарных моделей. Open source можно рассматривать как уникальный цифровой ответ на вечный вопрос: как преодолеть эгоизм частного владения ради общего блага?

Монастырь как протокол: нестяжательство в действии
Христианская аскетическая традиция, особенно в ее восточном варианте, всегда подчеркивала опасность частной собственности для духовного роста. Византийские исихасты, русские нестяжатели вроде Нила Сорского, францисканцы на Западе — все они видели в отказе от личного владения путь к свободе и единству. Монастыри становились пространствами общего труда: рукописи переписывались и распространялись без авторских прав, знания передавались как дар, ремесленные технологии не патентовались, а открыто делились. В этом смысле средневековые скриптории с их копированием манускриптов — прямой аналог современных репозиториев GitHub, где код свободно форкается и улучшается сообществом. Лицензия GPL, требующая сохранения открытости производных продуктов, напоминает принцип «все общее» из Деяний апостолов (2:44).

От утопий к цифровым коммунам: коллективное производство
Раннесоциалистические проекты вроде фаланг Фурье или коммун Оуэна пытались создать общества, где ресурсы и результаты труда принадлежат всем. Маркс, провозглашая лозунг «От каждого по способностям, каждому по потребностям», мечтал о системе, снимающей отчуждение через совместное творчество. Open source реализует эту мечту в виртуальном пространстве: тысячи разработчиков добровольно вносят свой вклад в проекты, не требуя персональной прибыли. Ядро Linux, созданное Линусом Торвальдсом, или Wikipedia — это цифровые коммуны, где статус определяется не собственностью, а вкладом в общее дело. Даже конфликты форков (как в истории Node.js и io.js) напоминают диалектику марксизма — борьбу идей при сохранении общей цели.

Парадоксы синтеза: между даром и рынком
Однако open source — не слепок с прошлого, а их диалектическое преодоление. В отличие от монашеских обетов, участники сообществ часто работают на коммерческие компании (Red Hat, IBM). В отличие от плановой экономики, здесь царит хаотичная самоорганизация. Это не «чистый» коммунизм, а гибрид, где логика дара (по Моссу) сочетается с рыночной рациональностью. Разработчики получают символический капитал (репутацию), компании — бесплатные инновации, пользователи — свободу выбора. Критики справедливо отмечают, что за романтикой открытости часто скрывается эксплуатация энтузиастов корпорациями. Но сам факт, что Apache или Kubernetes стали инфраструктурой мировой экономики, не принадлежа никому, — революция в духе Прудона: «Собственность есть кража», но в данном случае кража у индивидуализма ради общего блага.

Заключение: цифровая койнония
Open source — не религия и не идеология, а живая практика, переосмысливающая древние идеалы в эпоху битов. Как средневековые цеха сохраняли знания через ученичество, а социалисты-утописты мечтали о фабриках без хозяев, так GitHub стал собором XXI века, где каждый камень (строка кода) кладется руками невидимых братьев и сестер. Это не утопия, но доказательство: даже в мире алгоритмического капитализма возможно пространство, где знание остается общим достоянием — современная форма того, что христиане называли «койнонией» (общением в любви), а Маркс — «подлинно человеческими отношениями». Возможно, в этом синтезе агапе и коллективного разума — главная надежда на преодоление цифрового Вавилона.

@demosby

Часть II: Пиратство как политический проект — между анархией и новой утопией

Если open source стал цифровым воплощением коммунитарных идеалов через созидание, то пиратство — их радикальным политическим продолжением, бросившим вызов самой основе капиталистического порядка: институту интеллектуальной собственности. Пиратские партии, возникшие в середине 2000-х как ответ на криминализацию файлообмена, превратились в глобальное движение, ставящее под вопрос не только копирайт, но и саму возможность «владеть идеями» в цифровую эпоху. Их манифесты напоминают смесь либертарианского активизма и левой утопии — странный синтез, который лишь подчеркивает, что в XXI веке старые идеологические границы растворяются в море битов.

Пиратский Интернационал: демократия поверх барьеров
Отправной точкой стал шведская *Piratpartiet* (2006), возникшая в знак протеста против рейда на серверы The Pirate Bay. Ее успех (7.1% на выборах в ЕС-2009) показал, что требование «свободы информации» — не маргинальная идея, а массовый запрос поколения, выросшего в интернете. К 2010-м пиратские партии оформились в *Pirate Parties International* — сеть из 60+ стран, объединенных принципами:
1. Реформа копирайта — сокращение сроков монополии, легализация некоммерческого обмена;
2. Право на приватность — против массовой слежки;
3. Прямая демократия — цифровые платформы для участия в принятии решений.

Это не просто лозунги — в Исландии пираты после кризиса-2008 участвовали в написании «краудсорсинговой» конституции, в Германии их депутаты продвигают законы о транспарентности госрасходов. Их риторика апеллирует к «цифровому общему» (*digital commons*), где знания, как вода или воздух, принадлежат всем. Но в отличие от open source-сообществ, пираты идут дальше — они хотят не альтернативной экономики, но пересмотра правовых основ общества.

Экономика пиратства: между Мизесом и Маузером
Однако утопизм пиратской платформы сталкивается с классическими возражениями. Людвиг фон Мизес, теоретик австрийской школы, в работе *Human Action* (1949) утверждал: интеллектуальная собственность — не привилегия, а естественное право создателя. Уничтожение копирайта, по его логике, подорвет стимулы к инновациям: «Зачем писать книгу, если ее мгновенно скопируют без вознаграждения?». Современные последователи Мизеса, как юрист-экономист Ричард Эпштейн, добавляют: пиратство — паразитизм на чужом труде, «рыночный провал», требующий жесткого регулирования.

Но критики пиратства забывают, что капитализм уже породил альтернативы. Экономист Йохай Бенклер в *The Wealth of Networks* (2006) показывает: сетевые сообщества (от Wikipedia до Linux) создают ценность вне рынка, через «совместное производство» (commons-based peer production). Пиратство здесь — не воровство, но форма сопротивления искусственному дефициту, который корпорации навязывают в цифровой среде, где копирование стоит нуля. И если Мизес утверждал, что «монополия патентов часто тормозит прогресс» — пираты лишь доводят эту мысль до предела, предлагая отменить монополию вовсе.

Пиратская диалектика: разрушая, созидать
Парадокс в том, что пиратство как практика (нелегальный обмен) уже стало частью капиталистической системы — торрент-треки рекламируют VPN-сервисы, стриминговые платформы заимствуют пиринговые технологии. Но пиратство как политика остается угрозой: требуя отменить «собственность на идеи», оно ставит под вопрос саму возможность бесконечной коммодификации в постиндустриальном мире.

Именно здесь возникает разрыв с open source: если сообщества разработчиков действуют в правовом поле (лицензии MIT, GPL), то пираты сознательно нарушают закон, видя в нем анахронизм. Их цель — не создать параллельную этику, как в монастыре, но взорвать «собор» копирайта, чтобы на его руинах возникло новое право. В этом они ближе не к Марксу, а к Прудону с его максимой «Собственность — это кража», но перевернутой: «Кража — это восстановление справедливости».