— А какую смерть ты пожелаешь "Горгоне"? — усмехнулся Вессель, стараясь скрыть за ухмылкой страх.

— "Горгоне"? Смерть? Помилуйте, Главнокомандующий, Трое фундаментальны, жнецы вездесущи, но только "Горгона" бессмертна. Вы все умрете, а мы останемся, — и прежде, чем оскалившийся Райан успел ответить, Беннет заговорил дальше. — Умру я. Умрет каждый мой боец. Умрет нынешний состав. Но нам на смену придут новые. И мы заговорим их голосами. Наши души пробудятся в их душах, и их сердца забьются в унисон с нашими. И с теми, кто был до нас. Имен не было, нет и не будет. Мы все – одно целое. Уроборос, где нет жизни и смерти; лишь сменятся лица, но дух и кровь останутся. И даже если вы постараетесь сорвать наши погоны, даже если вспыхнет мир, даже если мертвые восстанут. Мы явились однажды и останемся до конца.

— Я сказал что-то смешное?

— Скорее абсолютную несуразицу, — Беннет напоминал хищника перед броском; еще немного, оскалился бы, глядя не моргая на Уильяма. — Откуда жнецу знать о том, что такое "честь"?

— Змейки плюются ядом, какая прелесть. Ну, ничего, кичитесь своими погонами, пока есть возможность; кто знает, как скоро их с вас низложат.

— Можешь помолиться за это Матери.

— О, я считаю тут даже молиться не нужн...

— Уильям, когда мне будет нечего на херу вертеть, я обязательно спрошу твоего мнения. А пока можешь не утруждать себя словами, — Беннет, продолжая ухмыляться, положил тлеющую сигару на черную обсидиановую пепельницу.